В области обучения целый ряд вопросов также должен быть поставлен гораздо глубже. Вопрос стоит о том, как повысить эффективность, производительность труда учителя, т. е. как сделать так, чтобы сообщаемые им знания как можно быстрее, как можно глубже воспринимались учащимися, как можно лучше вооружали их. Что самое существенное в сообщаемых знаниях, что второстепенное? На что нужно обращать самое главное внимание? Все это нужно педагогу знать.
Мы говорим теперь много о систематике. Но систематика систематике рознь. Есть систематика формальная, внешняя, малорациональная, и есть систематика, укрепляющая понимание вещей, самой сути их, облегчающая понимание развития явлений, их связей и опосредствовании — систематика диалектическая. Есть систематика схематическая, и есть систематика жизненная, связанная с конкретной областью знаний, вытекающая из самой сущности изучаемых явлений. Как сделать систематику понятной ребятам?
Или взять другой вопрос. Как заинтересовать ребят изучением данного явления? Что взять за исходный пункт? Как организовать самодеятельность ребят, в чем она должна проявляться, в какое русло в каком возрасте она должна быть направлена?
И таких вопросов встает целое множество. Можем ли мы от них отмахиваться? Можем ли мы применять тут старые шаблоны? Не можем. Вопросы методики встали во весь рост и требуют разрешения. От правильного разрешения их зависит качество работы.
1932 год должен быть годом повышения качества работы.
Это не значит, что в какой-либо мере может быть ослаблена борьба за поголовный охват учебой подрастающего поколения.
Это не значит, что в какой-либо мере может быть ослаблена педпропагапда, втягивание трудящихся в дело помощи учителю, организации культармии, работа с нею.
Это не значит, что может быть в какой-либо мере ослаблена работа над организацией внешкольной жизни детей.
Но гвоздем всей работы должно быть повышение качества работы.
Правые будут стараться истолковать это дело так, что мы должны вернуться к старым методам работы и воспитания, хотя дело это безнадежное, ибо дети у нас стали иные, иные требования предъявляет труд, весь общественный уклад.
Конечно, неосуществимость стремления правых поставить школу на старые, разрушенные новыми требованиями жизни рельсы не означает, что с этим стремлением не надо бороться. Правая опасность — главная опасность.
«Левые» будут недооценивать значение методики, будут закрывать глаза на особенность педагогической работы, говорить больше о перспективах. Необходимо втянуть их в методическую работу, в упорную работу над повышением качества преподавательской и воспитательной работы.
Надо, чтобы в результате проходившей дискуссии[94]получился подъем всей педагогической работы на высшую ступень; надо, чтобы не вышло так: поговорили, выявили, кто ошибался, и отошли в сторону от длительной, продуманной, часто невидной и черновой работы по проведению в жизнь линии партии, данной в постановлении ЦК ВКП(б) от 5 сентября 1931 г. «О начальной и средней школе».
Еще Пушкин в давно прошедшие времена высмеивал тех, кто поучает великим истинам, не заботясь о проведении их в жизнь, и по сию пору живой насмешкой звучит его эпиграмма:
Душа моя Павел, Держись моих правил: Люби то-то, то-то. Не делай того-то. Кажись, это ясно. Прощай, мой прекрасный.
Коллективными усилиями сделаем нашу школу подлинно социалистической, поднимем качество ее работы на высоту, требуемую переживаемым моментом.
Всякий знает, как внимательно умел вглядываться В. И. Ленин в жизнь, особенно в жизнь рабочих и крестьянских масс, как умел он улавливать их настроение, их мысли, их переживания. Случайно оброненное замечание, предложенный вопрос, песня, само молчание — все это являлось для него богатейшим материалом для того, чтобы уловить картину того, что есть, расшифровать ее с необычайной точностью. Любой художник мог бы позавидовать этому умению Ильича наблюдать.
Но он наблюдал не как «созерцатель», не как «объективный наблюдатель», глядящий со стороны, из окна вагона. В. И. Ленину умение наблюдать нужно было для того, чтобы ухватиться за необходимый конец нити, для того, чтобы распутать каждый раз сложнейший клубок человеческих взаимоотношений и направить их в необходимое русло.
Этому умению наблюдать и делать из наблюдений необходимые выводы должна учиться молодежь у Ленина. Ленин был величайшим оптимистом, у него была глубочайшая вера в творческие силы, в мощь рабочего класса. Вся его научная работа привела его к убеждению в неизбежности победы рабочего класса. И потому даже в минуты величайших поражений он думал о том, как подготовить победу, организовать ее. Но никогда не покидала его трезвость мысли. Он считал вреднейшим оппортунизмом неумение смотреть правде в глаза, как бы горька она ни была.
Молодежь должна учиться у Ленина и его оптимизму и его трезвости мысли.
Наблюдать учила Ленина теория марксизма, направляя его мысль на определенные явления. Но многое дала ему в этом отношении и художественная литература.
Гоголь, Тургенев, Л. Толстой, Щедрин, Некрасов, на которых вырос Ленин, научили его критически относиться к окружающей действительности.
«В наши великие, трудные дни Книги не шутка: укажут они Всё недостойное, дикое, злое, Но не дадут они сил на благое. Но не научат любить глубоко…» — писал Некрасов.
Наши классики, каждый по-своему, учили критически относиться к действительности, давали знание людей, знание жизни. В их критике было много пессимизма умирающего класса. Но от их пессимизма Ленина рано предохранили критики-публицисты, разбиравшие наших беллетристов и приоткрывавшие завесу — поскольку это позволяли цензурные условия — над тем, куда пойдет общественное развитие. Герцен, Белинский, Добролюбов и особенно Чернышевский давали необходимую зарядку, давали определенное направление мысли, давали руководство к действию, хотя в самых общих чертах, полунамеками, толкали на искание путей и сил, могущих изменить действительность.
Если мы просмотрим сочинения В. И. Ленина, мы увидим там, из тома в том, как много цитирует В. И. Ленин наших классиков, мы увидим, как врезался у него в память ряд острых характеристик людей, как эти характеристики вооружали его в оценке людей, ситуаций. С другой стороны, мы увидим, как многое из того, что писали наши публицисты, особенно Чернышевский, повлияло на весь склад мыслей Ленина, на все его установки.
И потому, что Ильич так много получил от наших классиков и от наших публицистов — Герцена, Белинского, Добролюбова, Чернышевского, — после Октября он все время настойчиво требовал их массового переиздания.
Давая оценку 1905 года, Ленин писал, что это было то время, когда исполнилась заветная мечта Некрасова о том, чтобы наши писатели в дешевых изданиях стали попадать в деревню. «Придет ли времячко, — писал Некрасов, — когда мужик не Блюхера и не милорда глупого, Белинского и Гоголя с базара понесет?» Таким «времячком» стал пятый год.
И позже, говоря о смерти Льва Толстого, Владимир Ильич писал, что нужен социалистический переворот, чтобы Л. Толстой, его острая критика царского строя, классовых отношений, суда, школы попала в руки широчайших масс.
С тех пор как это писалось, прошло много лет. Переменился весь общественный уклад. То, на что была направлена критика наших беллетристов, отошло теперь в прошлое.
Но значит ли это, что в наших школах, на наших рабфаках мы не должны изучать классиков?
