Но преподавание русского языка у нас поставлено пока неудовлетворительно. В связи с этим мне хочется поделиться некоторыми наблюдениями и опытом из заграничной практики.
В Швейцарии, в Женеве, каждое лето бывают шестинедельные курсы французского языка для иностранцев — преподавателей французского языка в своей стране. Поступающие на курсы, как правило, пассивно знают французский язык, но произносят плохо, говорят неправильно, писать самостоятельно не умеют.
В 1908 г., попав во вторую эмиграцию, я подумала, что на этот раз долго придется жить за границей и надо овладеть хорошо иностранными языками, и в том числе французским. И вот летом я поступила на женевские курсы для иностранцев и за шесть недель очень многому там научилась. Особенностью курсов был дифференцированный подход к каждой национальности, прекрасное знание особенностей фонетики, структуры слов, их сочетаний в языках и вытекающее из этого знания понимание тех специфических трудностей, которые надо преодолеть представителю той или иной национальности, чтобы овладеть французским языком. Хорошо разработаны были методы преодоления этих трудностей.
На курсы принимались англичане, немцы, русские. Очень большое внимание обращалось на произношение.
Перед началом занятии при помощи граммофонной пластинки записывалось произношение каждого поступающего на курсы. Затем по окончании курсов делалась новая запись. Граммофонная запись как нельзя лучше иллюстрировала достигнутые успехи.
Что было характерно — это масса экскурсий, бесед, которые проводились для каждой национальности отдельно. Беседы проводил преподаватель, знавший прекрасно специфику ошибок в произношении данной национальности и умело и тактично исправлявший ошибки участников бесед. Другой очень интересный прием — это работа в граммофонном кабинете. В учебных кабинетах стояли граммофоны с пластинками, на которых были записаны стихи, басни, произнесенные на прекрасном французском языке. Каждый учащийся работал постоянно с этими пластинками. Прослушает раза три какую-нибудь «Ворону и Лисицу» на прекрасном французском языке, и так врежется ему в память это произношение, что потом он эту басню сам как настоящий француз прочтет. Кроме того, каждой национальной группе указывалось, в чем именно недостатки в произношении у данной национальности. Немцы-баварцы путали, например, звонкие согласные с глухими, например «б» и «п» и пр.; русские нечетко произносили гласные и т. д. Для каждой национальности существовал ряд своих особых таблиц.
Для каждой национальности были свои учебники, выясняющие, в чем разница в структуре слов, их сочетании. Приводился ряд упражнений. Эти учебники особенно усердно читал Владимир Ильич, очень интересовавшийся всегда вопросами языкознания, нахваливал эти учебники.
Последнее время я усердно расспрашивала преподавателей школ взрослых, совпартшкол, техникумов, как у них поставлено преподавание русского языка, в ходу ли швейцарские методы преподавания. Работа ведется, но далеко еще не достаточная. А специалисты-языковеды могут здесь сделать очень многое. Вот чуваши, например, подобно баварцам, путают звонкие и глухие согласные: им все равно сказать «бал» или «пал», «вот» или «фот», «дам» или «там», «жил» или «шил». Тюркам трудно выговаривать две согласные. Вместо того чтобы сказать «для дела», говорят «деля дела», вставляя там, где не следует, лишнюю гласную, и т. д. При письме больше половины ошибок является следствием плохого усвоения фонетики изучаемого языка.
Необходимо изучить весь опыт ускоренного преподавания того или иного языка иностранцам. Чрезвычайно интересна с этой точки зрения так называемая «база английского языка». В состав ее входит около тысячи наиболее употребительных, наиболее типичных английских слов, на которых и базируется все обучение английскому языку иностранцев. Знание этой тысячи слов чрезвычайно облегчает иностранцу в дальнейшем изучение всего английского языка.
Мне кажется, необходимо овладеть методами преподавания иностранных языков — европейских, широко применить эти методы при преподавании русского языка, учтя весь имеющийся уже у нас опыт в этой области, широко использовать для этой цели современную технику.
Вопрос о воспитательной работе стал сейчас в центре внимания педагогов, родителей, комсомола.
Недавно мне пришлось беседовать с воспитателями детдомов. Это один из самых трудных и ответственных участков воспитательного фронта. Среди воспитателей детдомов, с которыми мне пришлось беседовать на этот раз, было много молодежи; большинство было на воспитательской работе в детдомах год-два, но были и такие, которые работали лет шесть, имеют большой опыт. Наш разговор начался с обсуждения вопроса, как у современных ребят завоевать авторитет.
Современный ребенок — существо очень своеобразное. Конечно, ни с чем не сообразно считать, что наш ребенок — какое-то идеологически выдержанное существо, что нечего бояться влияния на него буржуазной и мелкобуржуазной идеологии, что он «умеет редактировать читаемое им и брать из наследства то ценное, что оно несет», как выразился недавно один молодой малоопытный педагог. Наши ребята очень слабо еще вооружены политически, и хотя они выпаливают иногда очень умные вещи, вычитанные ими в газетах, оперируют заученными лозунгами, но они часто совершенно беззащитны в политическом отношении. Ученица четвертого класса может повторить нимало не сумняшеся, что «евреи — это буржуазия», что «царей было много хороших» и т. д. и т. п.
С идеализацией наших ребят, ослабляющей бдительность по отношению к предлагаемому им материалу для чтения, надо, конечно, бороться. Но было бы нелепо не видеть тех положительных сторон, которые сильны у наших советских ребят.
Приведу пример.
Уже стемнело. В Наркомпросе идет важное совещание. Выходит из подъезда работник Наркомпроса. Видит — у подъезда стоят трое ребят, жмутся от дующего ветра. «Вы что, ребята, тут стоите?» — спрашивает он их. — «Бубнова ждем, у нас до него дело». — «Он еще долго будет занят, — говорит товарищ. — А какое у вас дело?» Ребята настораживаются: «А ты кто?» Товарищ называет свою должность. Ребята решают проверить: «А Крупская у вас работает?» — «Работает». Ребята еще не убеждаются: «А товарищ, фамилия его на букву «Ш» начинается, в Наркомпросе у вас работает?» Товарищ, вступивший в разговор с ребятами, догадывается, о ком идет речь. «Эпштейн?» — «Да, да!» Ребята убеждаются наконец, что разговаривающий с ними товарищ действительно работник Наркомпроса, и начинают относиться к нему с доверием. «Видишь ли, — говорит один из ребят, — мы пришли рассказать тов. Бубнову о наших делах. У нас вот в школе (называет, какая школа) учительница французского языка плохая. Мне (называет свою фамилию) что — мне дома помогают. У меня по французскому языку «очень хорошо». А она учить не умеет. Вот ученик из нашего класса — ему дома некому помочь — не так ответил, а она его ударила спиной о доску. Я тов. Бубнову хотел рассказать». Другой мальчонка, помоложе, говорит: «А я хотел рассказать тов. Бубнову вот о чем. У нас труд в школе плохо поставлен. Учительница меня спрашивает: «Как у тебя по труду?» Я говорю: «Хорошо». Она мне и поставила «хорошо». А разве у нас по труду можно хорошо работать? Дерева нет, пилы нет, рубанка нет. Какой же это труд?»
Замечательный, по-моему, разговор. Смелые ребята, умеющие отстаивать свои мнения. Таких ребят у нас много. И еще мимоходом отмечу одно: где, в каком государстве министерство народного просвещения и министр народного просвещения так близки ребятам, пользуются таким доверием? Где это, в какой самой демократической стране ребята приходят к министру рассказывать о своих делах? У нас ребята знают: тов. Бубнов с ребятами разговаривает, прислушивается к тому, что они говорят.
Ребята усиленно строчат в Наркомпрос письма, особенно беспризорные. Они не выносят грубого обращения, они требуют, чтобы педагоги их «уважали». Неуважение к личности ребят, к их законным требованиям возмущает ребят. Надо прочитать письма детей, воспитывающихся в детдомах, чтобы увидеть, как глубоко оскорбляет их не только битье, но грубое обращение, невнимание к их самым элементарным, самым законным требованиям, повышенная подозрительность, подчеркнутое недоверие к ним. Наши ребята
