как устроены. Войдешь в казарму — быт тот же, что и был. Масса начинает этого не выносить. Кажется, что либо пустые слова все то, что написано, либо надо сделать какие-то практические шаги.
Тут клуб может сделать чрезвычайно много, но только тогда, если он будет правильно организован, если он будет опираться на массу местных клубов при небольших предприятиях, при жилтовариществах и т. д. Они все должны объединяться в большом клубе, который должен организовать работу мелких клубов и красных уголков, должен быть организатором работы. Какой-нибудь большой вопрос, который обсуждается в клубе, должен потом обсуждаться в красных уголках, а то теперь у нас красные уголки сами по себе, а клубы сами по себе. Между ними нет увязки. У нас нет такого, чтобы большой клуб пускал свои щупальца во все стороны жизни — ив красные уголки, которые имеются на заводах, и в красные уголки при жилтовариществах — и помогал организовать жизнь, ибо сейчас совершенно невозможно жить так, как мы живем. Это остро сознается всеми. Недаром и ЦИК и ЦКК обращают особое внимание на это.
Это не значит, что мы выбираем — или лицом к производству, или лицом к быту. Тут товарищи правильно говорили, что эти две вещи неразрывно связаны между собой. Надо, чтобы весь труд был правильно налажен, правильно организован, чтобы не было бытовых помех, тормозящих производство. Я себе не представляю, чтобы клуб занимался только бытовой работой. Он будет заниматься и вопросами производства, политики, но эти вопросы будут ближе связаны с жизнью.
Для II Интернационала характерен был разрыв между бытом и теоретическими вопросами. Какой- нибудь докладчик социал-демократ выступает на собрании и высказывает очень радикальные взгляды, а приходит домой и становится обычным бюргером, мещанином. Мы во время эмиграции жили с Владимиром Ильичей в Лондоне. К нам приходил один товарищ, которым была написана прекрасная (по тому времени) книжка по английскому рабочему движению. Если он приходил и не заставал Владимира Ильича, он начинал со мной говорить на «женские» темы: скверно жить одному, как собака живешь, белье не стирано, хозяйство плохо, надо-де ему жениться, взять хозяйку в дом. То же приходилось наблюдать в швейцарском и французском быту. Эта мещанская жизнь очень связывает, принижает женщину, да и мужчину тоже.
Я хотела сказать о быте еще в другом разрезе. Нам ведь надо догонять Европу. Мы живем не в таких тисках мещанства, как там, это так, но зато в Швейцарии, например, общественное питание прекрасно организовано. Сидишь у нас где-нибудь на бытовой комиссии, говорят о фабрике-кухне, а может ли рабочий там получить такой обед, какой ему нужен, — это никого не интересует. Был бы лишь гигант.
У нас есть очень много хотя и самых простых, но очень важных вопросов, которые еще стоят у нас на заднем плане. Мне пришлось долгие годы жить за границей, и я за это время привыкла к тому укладу жизни — к экономии, к размеренной работе. Через несколько лет вернулась в Питер, пошла в кооператив кормиться, и что меня поразило — это расточительность: куски хлеба нарезаны большие, куснет человек и бросит; тарелка налита через край, хлебнет ложкой — и все разлито. Тут вовсе не в социализме дело, а дело в умелых руках, которые могли бы организовать это дело. Я смотрела, как отвратительно питаются рабочие. Летом, когда у нас рабочие ходят на прогулку, нет нигде никаких культурных чайных, столовых… А во Франции, в Швейцарии это дело хорошо организовано. Можно пойти на экскурсию и за дешевку по дороге выпить кофе. У нас это раньше не было заведено, чтобы рабочий мог жить по-человечески, и сейчас еще наши организации не могут этого добиться.
Есть еще много мелочей, которые стоят поперек общественной деятельности. Тут говорили, что когда мы приходим в клуб, слышим доклады, как будто и ничего все, а когда потом смотрим, что делается в быту, то видим, что все остается по-старому… Я наблюдала это, например, на «Красной Розе». Там были отчетные собрания. Работницы прекрасно высказываются. А пришла в казармы, начались разговоры по поводу потребиловки, и та же работница, которая очень радикально высказывалась на собрании, начала выкладывать такие бытовые взаимоотношения с комсомолом, такие вещи стала рассказывать, что было слушать тяжело. Это не значит, что она' на докладе не была искренна. Общая атмосфера доклада настраивает определенным образом, заставляет определенным образом высказываться. Тут дело не в том, что кто-нибудь запрещает иначе высказываться, но на работницу влияет в клубе общий подъем. Дома же на нее влияют быт и окружающие.
Если мы хотим нашу агитацию, нашу пропаганду углубить, надо их связывать с бытом. Тогда мы лучше сумеем поставить и агитацию и пропаганду. Нужно обсуждение вопросов ставить не таким образом, что докладчик сделает доклад, напишут в президиуме резолюцию, все голоснут. И только. Нужно, чтобы клуб стал организатором деятельности масс. Он должен стать также организатором борьбы рабочих и работниц за новый быт, за быт социалистический.
ПЕРЕСТРОЙКА КЛУБНОЙ РАБОТЫ
Сегодня открывается Всесоюзное клубное совещание. Самокритика в области клубного строительства у нас уже давно переполняет страницы наших газет. Задача клубного совещания не в том, чтобы еще раз упражняться в самокритике, а чтобы на основе уже имеющихся материалов целесообразно перестроить всю клубную работу.
В каком же направлении должна идти перестройка? Какова целевая установка клуба? В момент, когда наша революция поднимается на высшую ступень, когда растут кадры рабочего класса, когда теснее становится связь между городом и деревней, когда на рабочий класс переживаемая эпоха возлагает величайшие организационные задачи, задачи вождя многомиллионных масс, неужто в такой момент клуб может быть лишь местом отдыха и развлечения?
Из такой целевой установки вытекает, что клуб должен обслуживать не только небольшие кадры членов клуба, не только молодежь,
А как же с помещением? Клубы часто совершенно недостаточны для того, чтобы вместить в себя всех рабочих завода, тем более с их семьями. Сейчас потребность в знании, культуре так велика, напор со стороны масс так велик, что все школы, все просветительные учреждения должны работать не только в стенах учреждения, но и вне его. Вузы, техникумы обрастают всякими курсами и конференциями, школы превращаются в консультпункты для заочников, Дома культуры — в центр передвижной работы.
Надо, чтобы клуб в состоянии был развить широкую работу, чтобы мог он выпускать свои бесчисленные щупальца в самые глухие углы и подтягивал бы отсталые массы к культурному центру; и чем дальше от культурного центра тот или иной слой трудящихся, чем он более темный, более косный, тем гибче должны быть щупальца, всестороннее охват, тем сильнее надо охватить этот слой крепкой культурной хваткой, тем больше надо напрячь всю энергию, чтобы вытащить этот слой из темноты, основательнее проварить его в культурном котле.
Домашние хозяйки, сезонники, нацменьшинства — всех их надо обслужить не только в освещенном электричеством, красиво декорированном помещении клуба, но и в углах рабочих казарм, в покосившихся домишках, в местах скопления рабочих, по деревням, по вокзалам, в «хвостах» должен вести клуб свою работу. Тогда только его работа будет чего-либо стоить.
Но где взять силы на такую громадную работу? Штаты клубов очень ограничены. Опыт культпохода дает ответ:
Каждый цех должен выбирать своих уполномоченных, например одного на сто человек, каждый уполномоченный должен нести определенные обязанности: заботиться, чтобы его сотня была вся хорошо грамотна, читала газеты, получала книги из библиотеки, училась, слушала лекции, радио, ходила на собрания, на экскурсии, посещала театр, кино, участвовала в производственной учебе, была правильно информирована по всем вопросам современной политической жизни, принимала в ней участие.
Если много серой публики в цехе, надо не одного уполномоченного выбирать на сотню, а пару-тройку; один, может быть, будет по культуре, другой — по быту, третий — по организационным вопросам. И все эти культуполномоченные должны получать инструктаж в клубе, должны быть организованы в мощную армию культармейцев.
