Вану гортанно, желая привлечь к себе внимание, вскрикнул:
— Это еще кто? — спросил Вася.
— Вану я.
— Вану Тундрыч! — поднял палец Ерофеев.
— Воевода, бери с собой, — опять заныл остяк. — Вану хороший проводник.
Зуев неторопливо налил из котелка в миску рыбного супа.
— И голоден, и прозяб…
— Губернатор прочь не погнал? — спросил Шумский.
— Это ж кого — прочь? — вдруг загордился Зуев. — Академии представителя? — Он поднял голову, молодецкие кулаки уставил в боки. — Кому благоволено чинить беспрепятственный пропуск?

— Ах шутник, — полюбовался Шумский игривым крестником. — Ты, Василий, дело докладывай…
— А дело такое: выдать ученой команде все потребное — теплых шуб, лошадей, сала… И протчего, и протчего. Стражу еще предлагал…
Ерофей взвился:
— Какая стража? Я не стража? Эдак обижать человека. — Он опустил голову на стол, захрапел.
— Хр, хр, хр! — передразнил Ерофеева остяк.
— Ты откуда такой взялся? — повернулся к нему Вася.
— А слышал бы, как еще лопочет по-ихнему, по-самоедски, — сказал Шумский.
— Бери, воевода. У меня глаз острый. Денежек много не прошу. За денежки оленей куплю, юрту построю. Я сегодня в город поеду, вина куплю, тому дам, этому дам. Нет, никому не дам. Весело будет Вану.
— Ох и весел же ты! — Вася прихлебывал суп, улыбался: — Ваня, значит?
— Вану я. Когда забрался на сук, сук сломался. И назвали Вану, а по-русски — сук. Нога у Вану быстрая, глаз острый.
Остяк вытащил из голенища мехового сапога кинжал. Отвел руку, скосил глаз. Едва заметно дернул плечом — кинжал вонзился в щель бревенчатой стены. Острие глубоко вошло в дерево. Из другого сапога остяк вынул нож с костяной ручкой. Подкинул нож на ладони, зажал его большим и указательным пальцами. Нож, словно выстреленный, касание в касание, вошел в щель рядом с кинжалом.
Вану положил в рот зеленого табаку. Глаза его увлажнились от удовольствия.
— Вану соболя и белку бьет в глаз, снимет шкурку, купцу продаст, спать ляжет, сон приснится Вану про медведя. Поедет Вану на нартах, пустит оленю из хвоста кровь. А-а-а-а-а. Встретит Вану казака: «Казак, казак, давай водка за соболя» — казак даст водка. И песни станет петь. Вану разные песни знает.
Зуев доел уху, выпил квасу, размягчился.
— А что, Вану, делаешь в Тобольске?
— Чего делаю — живу. Хожу по тундре с купцом за белкой, за соболем. Кожи мочу. Не хочу кожи мочить… — Скорчил кислую рожу, плюнул: — Не люблю купца. Хочу вольна жить. Жениться.
— Чего ж не убежишь к своим?
— Крест на мне — вот. — Вану выпростал из горловины малицы серебристый крестик. — Я крестик целовал, не могу к своим пойти. У них бога нет. У них идол.
— Торым?
— И Торым тоже. Хочу чесна — крещеный примет крещеного. Выкупи меня, воевода. Я тундра знаю.
Вану зажмурил глаза.
— Гляди, плачет, — пожалел остяка Шумский. — Выкупи его, Василий.
— Да отдаст ли купчина?
— Дай пять рублей, воевода!
Зуев убрал светлую прядь со лба.
— Волос убрал — лоб широкий, — обрадовался Вану. — Ум есть. А ум есть — выкупишь.
— Ну и хитер ты, остяк.
— Ох, хитер, — простодушно сказал Вану.
— А не сбежишь?
— Я? — Вану огляделся. На полу при входе в трактир распласталась медвежья шкура. — Если обману, пусть зверь меня съест.
— Да этот-то не съест.
— Другой съест. Этот получил пулю. Какую песню пел он, знаешь?
Вану присел на корточки, погладил мех, закатил глаза:
Набычившись, уткнулся сердитым взглядом в Зуева:
И Вану показал, какой он опасный. Поскреб ногтями шкуру. Косолапо, раскинув согнутые в локтях руки, походил по горнице. В его смешном лицедействе было что-то детское, наивное. Включившись в игру, Вася опасливо загородился ладонями от остяка.