На голове раскосого парня лихо торчала собачья шапка, обут он был в меховые сапоги, за спиной ружье. На широком поясе — тушки белок.
— Эптухай! — обрадовался Петька.
— Кто? — ткнул пальцем в Зуева раскосый парень. — Почему раньше не видел?
— Не березовский он. Из царского города приехал.
— Ты?
— Я.
— Ты? — еще раз спросил Эптухай. — Из царского города?
— Я, я, — не смог сдержать улыбки Зуев.
Эптухай надвинул шапку на самый затылок.
— Что тут нада? Песец нада? Порох сыпь, дам песец. Три песца нада — водка и табака давай. Баш на баш.
Эптухай показал, как возьмет штоф и будет пить прямо из горлышка. Втянул в себя воздух, выдохнул. Зажмурил глаза.
— Пых, пых, пых. Курыть будем. Трубка во-о-о! — Развел руками, изобразил, какой длины трубка. — Пых, пых, пых.
— Какая у него водка, — сказал казачонок. — Проводника пришли выручать.
— А-а-а, — протянул Эптухай. — Проводника выручать! Тебя как зовут?
— Василий Зуев.
— Васи Зуя? Васи, скажи своему большому начальнику, чтобы не строил церковь.
— Какому начальнику?
— Своему.
Петька засмеялся:
— Ну, чудак ты, Эптухай. Он и есть начальник.
— Молчи, Петька! — Молодой охотник рассердился. — Казак — дурак, Эптухай — не дурак. Васи Зуя, зачем Петька врет?
— Он не врет.
— Ты большой начальник? — изумился Эптухай.
— Не так чтоб большой. Малый у меня отряд, — сказал Зуев.
Легким движением плеча Эптухай скинул ружье, положил на локоть. Поднял дуло. Грохнул выстрел. К ногам Зуева упала белка. Эптухай заявил горделиво:
— Не целился, а белка есть. Берн белку! Еще сто белок подарю, хочешь? Только церковь не клади. Там церковь, тут церковь. А проводника Торыму отдадим. Зачем ведет строить церковь?
Эптухай уселся на трухлявый пень. Рассматривал Зуева. Не было в его взгляде робости.
— Царицу видел? — спросил Эптухай. И, не дождавшись ответа, выпалил: — Что говорят о самоедах в царском городе? Что говорят о наших старейшинах Вапти и Лопти?
Петька засмеялся:
— Так в царском городе и знают о Вапти и Лопти.
— А о ком же знают? — удивился Эптухай.
— О турках знают, — уверенно сказал Петька. — Правда, Вася? С турками воюют потому как.
— Турков не знаю, — признался Эптухай. — Как шамана их зовут?
Казачонок повернулся к Васе:
— Как шамана их зовут?
— Султан.
— Султан, — как бы перевел Петька. — Шаман их, турков-то, зовется Султан.
— Туркам русские тоже строят церковь? — поинтересовался Эптухай.
— Тьфу на тебя, — осерчал Петька. — Во чего выдумал. Вася по ученой части. Он сам пошел выручать проводника. Церковь, церковь… Враки все это!
— Как ты, Петька, сказал?
— Враки!
Эптухаю это слово понравилось. Он несколько раз повторил его — хрустко, щелкающе, как кедровые орешки разгрызал.
— Правду Петька говорит? — спросил Эптухай.
— Правду.
Эптухай задумался.
— Трубка во-о-о, — захохотал неожиданно молодой охотник. — Курыть будем? Пошли ко мне в чум. Мясо пожарю, рыбу сварю. — И повторил щелкающее, каркающее, чудное слово: — Враки, враки, враки…
Узенькие глаза Эптухая поблескивали. Над верхней его губой пробивался темный пушок, но подбородок твердый, как у взрослого мужчины. Он потер щеку.
— А остяцкий тадыб, выходит, меня обманул.
— Верь ему больше, — воскликнул Петька. — Старый брехун.
— Враки, враки, — хохотал Эптухай. — Пошли, луце, не бойся…
Глава, в которой рассказывается, как герой повести был гостем Силы и что он увидел в Небдинских юртах
Старейшина Вапти явился в чум, где уже вторые сутки дожидался своей участи Вану.
Чум старый, продырявленный, в проплешинах. Остяка стерегли два низкорослых самоеда в дырявых малицах. Как и чум, они тоже были плешивы.
Вапти вполз в тесное, полутемное жилище.
Вану лежал па спине. Он никак не мог уяснить, что же с ним произошло, почему привезли сюда. Возвращался домой из остяцкого становья, размахивал руками — не только свежей кровью, но и бражкой изрядно угостили, — распевал песенку. На голову накинули мешок, сдавили плечи, кинули на нарты. Полозья скрипели, десять ножей точили о точила.
Вану, с детства воспитанный у тобольского купца, много знал и видел. Куда больше, чем его сородичи, не ведающие ни о чем, кроме тундры. И все же не предполагал, что сородичи могут быть так коварны. Вану мог испытывать чувство, похожее на любовь. Купца своего, кожевенника, пахнущего квасцами и сыромятиной, не любил. К Василию Зуеву и членам его команды был привязан. Но одного чувства не ведал Вану — страха. Он нисколько не боялся тех, кто взял его в аманаты. Поэтому простодушно, с любопытством рассматривал пришедшего к нему старика.
Тот долго раскуривал трубку. Прикрыл глаза, бубня что-то себе под нос.
— Чего поёшь? — смело спросил Вану по-самоедски. — Говори. Зачем привезли?
Старик, судя по всему, не собирался тут же вступать в разговор. Тогда и Вану затянул негромкую песенку про то, что его забрали у натуралиссы Васи, а почему забрали, не знает ни Вану, ни натуралисса Вася, ни старик Шумский, ни казак Ерофеев, ни атаман Денисов, ни белки, ни бурундук, ни волк, ни медведь, а знают одни самоеды, на которых рассердится воевода Вася, накажет их, когда узнает…
Песня Вану была жалобна, но одновременно и воинственна.
Глаза Вапти слезились то ли от старости, то ли от вонючего табачного облака. На носу повисли две старческие капли.
— Я старейшина рода Вапти, — зашевелил наконец губами старик. — Ты русских привел в Березов?
— Я, — гордо ответствовал Вану. — Натуралисса Вася просил.
— Ты хуже волка, о котором поешь. Всякий отступник хуже волка. Ты знаешь, что делают с
