– В уме ли ты, Рамери? Как можно подвергать влиянию воздуха такую драгоценность? Нет и нет! Я поставлю их, как было уже решено, в пирамиде. Я вижу, что ты придал лицам сфинксов черты Нуиты и свои. Значит, любовь и дружба будут на страже самых дорогих мне воспоминаний.
Пуарма благодарно пожал руку скульптору, не замечая странного выражения, которое, как тень, мелькнуло по лицу Рамери.
Скоро они достигли пирамиды. Высокая, солидно сложенная из обожженного кирпича, пирамида эта стояла на краю сада, близ Нила, и была окружена рощицей из пальм и смоковниц. Внутри ее, по нишам, стояли изображения предков царевича и диваны; в центре, на возвышении, стояли статуи его отца и матери, в натуральную величину, а между ними помещалась маленькая статуйка его любимой, недавно умершей сестры.
На жертвеннике было приготовлено все необходимое для воскурения и возлияния.
У подножия жертвенника и были поставлены оба сфинкса. При свете прикрепленной к стене лампады, их фосфорисцирующие глаза производили подавляющее впечатление и по телу Рамери пробежала дрожь суеверного ужаса. На что он отваживается, да еще в таком ужасном месте! Да, здесь он и Нуита могут мирно почивать, пока их не разбудит Аменхотеп.
Вечером того же дня, едва спустилась ночь, Рамери, как тень, пробрался в сад дворца, в котором жила царевна Нуита со своей матерью и, спрятавшись в куще дерев, четыре раза испустил крик ночной птицы.
Минут десять спустя, появилась маленькая негритянка и также проскользнула в кусты.
– Следуй за мной! Я проведу тебя к трем пальмам, куда она придет к тебе.
Там, между стволами деревьев, давших имя этому месту, стояла каменная скамья.
Рамери сел, но ждать ему пришлось недолго, так как скоро появилась женщина, закутанная в темный плащ. Рамери быстро вскочил, сжал ее в своих объятиях и усадил рядом с собой.
– Ну, что, Рамери? Успокоишь ли ты меня, наконец, и расскажешь ли подробно обещанное тобой спасение? – спросила царевна, сбрасывая с себя плащ. Нуита была очень красива: высокая и стройная, с большими черными глазами и с черными же, как вороново крыло, волосами; в эту минуту смуглые щеки ее были бледны, а в глазах светились страх и беспокойство.
– Будь покойна, возлюбленная моя! Я приношу тебе полную уверенность в спасении. Все устроено и уговорено между мной и Аменхотепом, великим магом, который нам покровительствует. Тем не менее, из осторожности, здесь я не стану рассказывать тебе подробностей проекта. Только в самый день свадьбы, после церемонии, ты узнаешь все. Скажи: знаешь ты, где находится в саду Пуармы пирамида?
– Та, где стоят статуи его родителей и сестры? – с живостью перебила Нуита. – О, да! Я знаю ее. Несколько дней тому назад, когда мы с матерью были в гостях у царевича, он показывал мне эту пирамиду. Я там молилась и принесла жертву, а Пуарма сказал, что собирается украсить еще это место двумя сфинксами, заказанными тебе.
– Отлично! Эту работу я сдал сегодня утром, и сфинксы уже стоят на месте. Итак, я прошу тебя бежать ко мне в пирамиду, как только заметишь, что я переложил мой кинжал с левой стороны на правую. Когда ты придешь, ты узнаешь остальное.
– Я надеюсь, что не заставлю тебя долго ждать. Как я буду счастлива, когда кончится эта неизвестность и эта необходимость скрывать и притворяться! Ты не можешь себе представить, как мне противно обманывать Пуарму. Если бы ты не внушил мне такую сильную и слепую любовь, я никогда не согласилась бы на это, – с волнением и со слезами на глазах заметила Нуита.
Рамери страстно привлек ее к себе. Слова любви, которые он ей нашептывал, заставили смолкнуть страх и угрызения молодой девушки. С беззаботностью юности, оба забыли предстоящие им опасности: будущее принадлежало им, могущественный маг обещал им свое покровительство – чего им оставалось еще желать?
Глава II
Настал день, назначенный для бракосочетания Пуармы с царевной Нуитой. Но не только жених с нетерпением ждал этого дня: Эриксо тоже считала часы. Занятая своей думой, она даже не замечала мрачной сосредоточенности Бизу. Ужас охватил бы ее, если бы она могла прочесть бурные мысли, толпившиеся в возбужденном мозгу карлика. Но Эриксо ничего не замечала и ничего не подозревала. Злорадно вспыхнули ее глаза, когда, после обеда, Аменхотеп приказал ей принести стакан вина к себе в спальню, так как, проработав всю ночь, он хотел заснуть часа на два, прежде чем отправиться на брачный пир.
Спальня мага была потайным местом, вход в которое был известен только Эриксо и Бизу, самым близким его служителям.
Как мы уже сказали, маг не имел лишней прислуги. Старая негритянка вела все хозяйство и готовила неприхотливый обед для Аменхотепа, который питался почти исключительно только молоком, фруктами и овощами; весь остальной штат прислуги состоял из старого привратника, да еще четырех человек.
Несколько лет тому назад, когда копали подземелье, в котором маг хотел схоронить свои сокровища, а также производить опыты разных таинств, заклинаний и вызываний, случайно напали на подземный источник, распространявший острый, но необыкновенно живительный аромат; здесь-то Аменхотеп и решил устроить свою опочивальню. Богатство его и знания создали ему немало завистников и врагов. Поэтому было устроено несколько смежных подземных зал, и в первой из них Аменхотеп устроил себе роскошную спальню, гарантированную от жары и от духоты, свойственных египетским погребам. Источник, через оставшееся отверстие давал доступ свежему и живительному воздуху. В тот день, о котором идет речь, Аменхотеп спустился в опочивальню, слабо освещенную свешивавшейся с потолка лампадой, и лег на ложе, а Эриксо, которая как бабочка порхала перед ним, с кубком вина, укрыла его ноги шкурой пантеры. Затем ласковым тоном спросила:
– Дозволишь ли обвевать тебя и петь, пока ты не заснешь?
– Обвевать меня не стоит, а слушать тебя я буду охотно. Возьми арфу и садись! – ответил Аменхотеп, указывая на табурет, стоявший у его изголовья.
Эриксо села; мягкие аккорды зазвучали из-под ее нежных пальцев и полилась томительная, унылая, сон навевающая мелодия.
Аменхотеп слушал ее в восхищении, играя ее роскошными, золотистыми волосами.
– Не забудь разбудить меня через два часа, – пробормотал он, чувствуя, что дремота начинает овладевать им.
Эриксо сделала утвердительный знак и продолжала петь все тише и тише. Когда же глубокое и правильное дыхание властелина указало ей, что он спит, молодая девушка окончательно смолкла.
С четверть часа еще сидела она, задумчиво, испытующе смотря на мага. Затем вынула из-за пояса маленький пузырек и кусок полотна. Смочив полотно несколькими каплями снотворного зелья, она положила его на лицо своего господина. Чувствуя сама головокружение, она откинулась назад, – в два прыжка очутилась у двери и прижалась к притолоке.
– Спи, спи! Пусть уж будущие века тебя разбудят! – зло и насмешливо пробормотала она, не сводя пристального взгляда со спящего Аменхотепа. – Ты отнял у меня мои человеческие права и видел во мне только бессловесное, слепое орудие твоей науки, так вот, это же самое обиженное тобою существо, которое, ты считал, держишь под своей железной пятой, перехитрило и победило тебя. Этого ты не предвидел; несмотря на все твое знание и могущество, ты бессилен против неизвестной тебе стихийной силы, которую ты открыл и которая тебя же будет держать прикованным к этому ложу, доколе это будет угодно мне или кому-нибудь другому.
Молодая девушка встала и потянулась всем своим стройным телом.
– Я свободна! свободна! – кричала она, охваченная внезапным порывом восторга. – Будь благословенна ты, Хатор, вернувшая мне эту свободу! Я могу любить, любоваться солнцем, видеть людей, наслаждаться своей красотой… и твоим богатством! – прибавила она с тихим, насмешливым смехом.
Зажав нос и рот туникой, она бегом вернулась к Аменхотепу, торопливо стала шарить у него за
