Вдруг молодая женщина почувствовала страшную усталость. Она села на один из обломков и глубоко задумалась. Окружавшее ее разрушение, эти остатки древнего блеска — все говорило о тщете всего человеческого и располагало к меланхолии.
— Ах! Если бы вы говорили, древние стены, какие вещи вы могли бы мне рассказать! — пробормотала молодая женщина. — Какие драмы, никому неизвестные, но, может быть, ужасные, разыгрывались под этими сводами в те времена, когда суровые и дикие сеньоры имели право жизни и смерти над своими несчастными вассалами! Но зато и какие же банкеты и пиры задавались тут!
Возбужденное воображение молодой женщины начало, мало — помалу, населять эту залу, и притом с такой жизненностью, что ей казалось, что она слышит звон шпор рыцарей и шелест тяжелых костюмов дам.
Алиса вздрогнула и провела рукой по лбу. Походили ли все эти Верделе, вызванные ее воображением, на последний отпрыск их расы? Конечно, они были суровы и жестоки, но были ли они такие же ничтожные и такие же клятвопреступники, как ее муж, относящийся к ней с таким оскорбительным равнодушием и изменивший ей у самого подножия алтаря? Какова же будет ее жизнь? Будущее вставало перед ней, как какая — то мрачная и грозная загадка. С тяжелым вздохом Алиса прижалась лбом к холодной стене. В эту минуту она почувствовала тот душевный упадок, который предшествует сильной нравственной борьбе. Человек инстинктивно взвешивает тяжесть, которую ему придется нести, и плоть содрогается перед предстоящим ей испытанием.
Ощущение холода и сырости оторвало маркизу от ее тяжелых дум. Она встала и с неприятным чувством убедилась, что сумерки уже спускаются над развалинами. Поспешно выйдя из залы, она посмотрела на часы. Было уже около восьми часов вечера.
— Боже мой! Как быстро прошло время! Беранже уже около двух часов, как вернулся и, без сомнения, ищет меня, — пробормотала она, спеша домой.
Но Алиса тщетно искала дорогу обратно. Груды обломков, готические арки, решетчатые окна — все это до такой степени было похоже друг на друга при наступающих сумерках, что она никак не могла сориентироваться. Наконец, она вышла на выступ стены колоссальной толщины. Направо от нее высился еще один жилой флигель, достигавший самой вершины скалы. Там же виднелся небольшой балкон с каменной балюстрадой.
— Боже мой! Как я найду дорогу домой? — невольно вскричала Алиса, охваченная страхом и беспокойством.
Можно представить себе ее удивление, когда за ее спиной чей — то звучный голос сказал:
— Позвольте мне, сударыня, быть вашим проводником. Я отлично знаю эти развалины.
Молодая женщина быстро обернулась и с любопытством посмотрела на человека, который, казалось, вынырнул из углубления стены. Это был молодой, красивый мужчина, высокий и стройный, одетый во все черное. Тонкое и правильное лицо его было страшно бледно. Эта бледность еще резче выделялась, благодаря черной бороде и волосам такого же цвета. Его большие, темные глаза, отличавшиеся каким — то странным блеском, были пытливо устремлены на Алису.
— Благодарю вас за любезное предложение, — приветливо сказала маркиза. — Признаюсь вам, вы меня испугали. Вы так неожиданно появились, а здесь все так говорит о прошлом, что я почти подумала, что вижу одного из древних владетелей замка.
Незнакомец усмехнулся.
— Неужели вы, сударыня, боитесь привидений?
— О, нет!
— В таком случае, позвольте мне помочь вам сойти со стены.
Незнакомец предложил Алисе руку, — белую, тонкую руку, украшенную кольцом с большим бриллиантом. Затем с уверенностью, доказывавшей близкое знакомство с развалинами, он вывел маркизу к подъемному мосту. Когда Алиса вышла на тропинку, ведущую прямо к вилле, незнакомец молча поклонился и как тень исчез в чаще деревьев.
— Что за странная личность! Он даже не представился и не дал мне времени поблагодарить его за услугу, — пробормотала Алиса, чуть не бегом направляясь к дому.
К крайнему своему удивлению, она узнала, что Беранже еще не возвращался! Колеблясь между беспокойством и гневом, Алиса села в маленькой гостиной, где уже горел огонь, и попыталась заняться чтением.
В людских тоже царило недовольное волнение. Кухарка клялась всеми богами, что заказать обед к шести часам и не возвращаться домой до девяти положительно бессовестно.
— Индейка с трюфелями, пирожки и все, решительно все будет испорчено! А потом виновата будет кухарка! — с гневом повторяла добрая женщина.
Экономка, бродившая по столовой и тщетно смотревшая на дорогу, тоже пришла в кухню.
— И где это пропадает господин маркиз? Барыня тоже сидит скучная и печальная. И что удивительно! Вчера только обвенчались, а сегодня муж бегает где — то целый день. Нет! В мое время так не делалось, — заметила она, качая головой.
— Вот и видно, что вы не бывали в Париже. Там это вещь обыкновенная, — возразила Этьенетта. — Наш маркиз только принимает на себя вид очень честного человека, чтобы угодить дяде, у которого идеи прошлого века и который должен оставить ему наследство. Но втихомолку он ведет очень распущенный образ жизни.
— Но откуда вы все это знаете? — спросила кухарка.
— От грума Жака. Он очень влюблен в меня и рассказывает мне все, что я захочу, — жеманно ответила камеристка. — От него я знаю, что наш маркиз уже несколько месяцев состоит в связи с одной дамой, то есть не с дамой, а с актрисой, и притом даже не с оперной или балетной актрисой. Она, знаете, поет в кафе шансонетки, поднимает ноги выше головы и танцует полуголая. Жак называет ее бесстыдницей, его маркиз без ума от нее. Накануне свадьбы они вместе устроили неслыханный кутеж. А вчера, вернувшись из церкви, маркиз послал к ней письмо с Жаком, который принес ему и ответ.
Экономка встала, вся бледная.
— Это ужасно! Жениться и потом так бессовестно обманывать жену, — ведь это позор! И как это Жак, который показался мне таким честным юношей, берет на себя такие поручения!
— Боже мой! Что же вы хотите, чтобы он делал? Ведь он служит маркизу и должен ему повиноваться, а кокотка очень хорошо дает ему «на чай». В Париже теперь в моде иметь любовницу и законную жену.
— Разве эта бесстыжая уж так хороша, что маркиз предпочитает ее своей молодой и очаровательной жене?
— Жак уверяет, что она недурна собой. Но здесь главное заключается не в красоте, а в шике. Лажуа д'Арсон обладает дьявольским шиком. Она поет маркизу под аккомпанемент гитары и пляшет перед ним танец живота не хуже любой турчанки на прошлогодней выставке.
Сузанна перекрестилась.
— Боже мой! Что за ужасы? Ваш хваленый Париж — чистый Вавилон, где испытывают терпение Господа. Одного только я не могу понять: зачем же тогда маркиз женился?
Этьенетта пожала плечами.
— Он просто хотел устроиться и обзавестись семейством. Теперь он может быть покоен, так как никто не станет требовать, чтобы он женился. Кроме того, если он пожелает от кого — нибудь улизнуть, его нельзя преследовать, и он спокойно может укрыться в супружеском гнездышке.
Громкий звонок прервал болтовню камеристки. Минуту спустя раздался голос лакея, который крикнул:
— Отпускайте живей суп, Целестина! Маркиз вернулся и желает обедать.
Глава II
Несмотря на то, что он хорошо помнил топографию округи, Беранже трудно было ориентироваться. За десять лет местечко Верделе разрослось в целый город. Маленький заброшенный лесок превратился в
