громадного строения черной массой вырисовывался на темной лазури неба, усыпанного тысячами звезд. Нейта со сверкающим взором и с сердцем, полным горечи, посмотрела на блестящую темницу, где она столько страдала. Затем, быстро отвернувшись, она преклонила колени на первой ступеньке лестницы и, взяв в ладони маленькую статуэтку Изисы из ляпис — лазури, висевшую на золотой цепочке, возвела глаза к небу.
Сначала она молилась молча, но потом, увлекаясь все больше и больше, она стала громко высказывать мысли, проносившиеся в уме. Она умоляла всех божеств царства теней, напоминала бессмертным все, что она сделала для них за всю свою жизнь, перечислила многочисленные жертвоприношения и великолепные дары, предложенные храмам, чтобы боги освободили ее душу от роковой страсти к Хоремсебу. Наконец, подняв руки к небу, она воззвала:
— О, Изиса! О, могущественная богиня! О, Озирис! О, властелин подземного царства, Анубис, покровитель душ! Простите меня, что я самовольно кончаю жизнь, не в силах больше выносить ее. Вы были глухи к моим мольбам и не освободили меня от недостойной любви. Будьте теперь моими покровителями и защитниками от злых духов, которые нападут на меня в царстве ужаса. Ходатайствуйте за меня перед Озирисом в торжественную минуту, когда сорок два судьи будут взвешивать мое сердце и мои поступки. Могущественный Анубис! Не допусти, чтобы мое бессмертное Ка погибло вместе с моей душой, если я буду лишена погребения и если ни один служитель божества не откроет моих глаз и ушей. Мой отец Мэна, и моя мать Тахота, помогите мне и защитите меня.
Она встала, прижала амулет к губам, и хотела сбежать с лестницы, чтобы броситься в воду, как вдруг чья — то сильная рука схватила ее за серебряный пояс и удержала на месте.
У Нейты вырвался сдавленный крик. Ее испуганный взгляд встретился с пылающим и насмешливым взглядом Хоремсеба, который, казалось, пронзал ее до глубины души.
— О, Нейта! Ты решилась умереть от ревности — ты, самая гордая из женщин! Но успокойся, я никогда не любил другую женщину.
Он не добавил: «Я люблю тебя одну!» — потому что в действительности он не любил никого. В этом ледяном и развращенном сердце было место только для обожания самого себя.
Нейта ничего не ответила. Она уловила насмешливый тон князя и чувствовала, что умирает под тяжестью этого унижения. Она будто окаменела. Потом, внезапно отстегнув аграф, удерживающий пояс, она освободилась и бросилась к воде.
Не ожидавший ничего подобного Хоремсеб зашатался и чуть не потерял равновесие. Но, быстро овладев собой, одним прыжком спустился с лестницы и схватил Нейту в ту минуту, когда она опускалась в воду. Прижав ее к себе, он поднялся по лестнице и направился к ближайшей скамейке. Нейта больше не сопротивлялась. Ее силы и решимость иссякли. Она тяжело оперлась головой на плечо князя, и удушливый аромат, идущий от его ожерелья, снова разжег в ее крови разрушительную страсть.
Что касается Хоремсеба, то в его душе боролись гнев и восхищение. Никогда еще, быть может, Нейта не казалась ему такой прекрасной, как в эту минуту.
Снова им овладело дикое желание вонзить кинжал в это нежное, стройное тело и напиться этой благородной крови, которая должна иметь совершенно особый вкус, так как это царская кровь. Под влиянием этого отвратительного зова в нем все вскипело. Он со страшной силой сжал девушку и прижался губами к ее побелевшему рту, но последний проблеск рассудка напомнил ему, что в его руках дочь Хатасу и он рискует уничтожить свою защиту от роковой опасности.
С трудом поборов себя, он выпустил ее из своих объятий и отступил назад. Но каков же был его ужас, когда Нейта упала и осталась неподвижно лежать на земле.
— Я убил ее! — задыхаясь, пробормотал он, проводя рукой по лбу, покрытому холодным потом. Моментально овладев собой, он поднял бездыханное тело и побежал с ним к Таадару. Пока тот внимательно осматривал египтянку, князь рассказал ему все, что случилось. Мудрец поднялся мрачный, со сдвинутыми бровями.
— Безумец! — сурово сказал он, крепко сжимая руку Хоремсеба. — Право, я начинаю думать, что бессмертные хотят погубить тебя. Иначе зачем они омрачают твой рассудок и побуждают уничтожить единственное существо, которое может спасти тебя в минуту опасности? К чему были мои советы и приказания? Знай же теперь, что если через час не удастся привести в себя этого несчастного ребенка, летаргия перейдет в смерть.
Крепко сжав губы, белый, как мел, Хоремсеб ничего не ответил на этот суровый выговор. Он молча помогал мудрецу и только тогда вздохнул с облегчением, когда, после долгих усилий, Нейта пошевельнулась и открыла глаза.
По знаку Таадара князь отошел в глубину комнаты, чтобы больная не могла его видеть. Впрочем, Нейта была еще не в себе. Она не ответила на нежные и дружеские слова мудреца, но без всякого сопротивления выпила поданный ей кубок. Через несколько минут она закрыла глаза и снова окаменела.
— Вот что нужно сделать, — сказал мудрец, жестом подзывая Хоремсеба. — В хорошо проветриваемом месте надо приготовить удобное ложе, на котором будет покоиться этот ребенок. Сок, который я ей дал, погрузил ее на несколько недель в сон. Без такого полного отдыха она умерла бы от воспаления мозга или от разрыва сердца. Так, как умирают твои слуги, не в силах долго выносить насыщенный ароматами воздух, которым они вынуждены дышать. Для поддержания сил ты каждый день будешь вливать ей в рот по десять капель этой эссенции. Это заменит ей пищу. Если губы будут слишком сжаты, ты разожмешь их ножом. Когда наступит время, я разбужу ее, а пока я буду навещать ее через каждые три — четыре дня.
— Нельзя ли поместить ее здесь, в верхней комнате, в которой ты ее один раз уже выходил?
— Нет, она находилась бы слишком близко к священному растению. К тому же ароматы, приготовляемые мной, для великого жертвоприношения, которое мы будем праздновать через восемь дней, очень повредят ей. Ее следует перенести в маленький каменный флигель возле Нила и не закрывать окна занавесями, так как ей день и ночь необходим свежий воздух.
Через час после этого разговора Хоремсеб отнес Нейту во флигель. Уложив девушку удобно на подушках, он закрыл ее покрывалом из газа. Притворив дверь, он вышел и с озабоченным видом направился во дворец. Перед тем как лечь спать, он приказал Хамусу запретить рабам даже приближаться к флигелю. Ему и в голову не приходило, что кто — нибудь осмелится пренебречь его запретом.
Прошло больше пятнадцати дней, с тех пор как Саргон не видел Нейту. Беспокойство принца исподволь сменилось гневом и отчаянием. Напрасно он пробирался во все аллеи, следил за дворцом и павильоном мудреца, иногда даже неблагоразумно рискуя собой — он нигде не находил следов Нейты. Изиса тоже ничего не знала о ней. В своем раздражении Саргон решил было послать Нефтисе приказание немедленно отправиться в Фивы. Там она должна была все раскрыть царице и добиться от нее приказания оцепить и обыскать дворец. Но простой случай открыл ему то, что он искал.
Однажды утром, ожидая приказаний в комнате князя, он увидел, что Хоремсеб вышел в сад. Ловко прячась в кустах, Саргон стал следить за ним. Хоремсеб направился в ту часть сада, которая тянулась вдоль Нила, и вошел в каменный флигель, доступ к которому уже несколько дней был запрещен рабам. Забившись в густой куст, Саргон не сводил глаз с маленького строения.
«Какое новое преступление замышляет он там?» — стучало в голове хетта.
Через несколько минут, которые показались ему вечностью, Хоремсеб вышел. У него был веселый и беззаботный вид. Насвистывая военную песню, князь направился ко дворцу. Саргон проводил его взглядом, причем кулаки его сжались от ярости и отвращения.
— Пой, пой! — прорычал он. — Это твои последние песни, убийца, чудовище, исчадие ада. Скоро правосудие поразит тебя и согнет твою гордую голову. Ты не знаешь, убийца, отравитель, как близок твой конец.
Когда Хоремсеб исчез, хетт подошел к зданию и, отодвинув засов, открыл дверь. Он очутился в небольшой комнате, освещенной двумя большими окнами с поднятыми занавесями. Все убранство комнаты состояло из стола, на котором стояли алебастровая амфора и кубок, и из ложа, где лежала женщина, судя по толстой черной косе, спускавшейся на пол. Эта человеческая фигура была накрыта белым покрывалом.
Не колеблясь ни минуты, Саргон подошел, поднял покрывало, и глухо вскрикнул. Побелевшими губами
