люди вполне порядочные и представляют прекрасную партию. Но повторяю — ты сама должна решить свою судьбу.
— Милая мамочка, Эрик Оскарович не нравится мне: он напыщенный, сухой и холодный, а взгляд у него пронизывающий. Нет, нет, он не герой моего романа, я предпочитаю скорее Норденскиольда. Хотя мне кажется, что к тому, за кого выходить, должна питать иное чувство. Как знать, дорогая мама? Может быть человек, которому суждено покорить мое сердце, не выступал на моем жизненном пути, — заключила она, смеясь. Шумное появление мальчика лет тринадцати-четырнадцати, в форме кадета, прервало разговор. Это был брат Мэри, ехавший с ней на рождение их общей подруги детства. Петя объявил, что автомобиль у подъезда, а м-ль Эмили готова и ожидает их в прихожей.
— До свидания, дорогие мои. Веселитесь хорошенько, — сказала Анна Петровна, когда молодежь поспешно уходила, унося подарки: футляр с кольцом и коробку конфет.
В большом собственном доме на Сергиевской баронесса Козен занимала целый этаж, и вечером того же дня хозяйка сидела в будуаре, небрежно проглядывая французский роман.
Комната была большая и обтянута изумрудно-зеленым шелком с атласной того же цвета мебелью. В углублении, образовывавшем фонарь и выходившем на улицу, стояли на возвышении два кресла и стол, а на нем красовались в хрустальной вазе фиалки и нарциссы, наполняя комнату чудным ароматом. Стены украшали дорогие картины, а редкие растения в больших японских вазах оживляли роскошную комнату, ярко освещенную электрическими лампами.
Хозяйка этого прелестного уголка была женщиной средних лет, высокая и худая, но ширококостная, что придавало ее фигуре нечто увесистое и массивное. Лицо у нее было приветливое, свежее и очень белое, а большие темные глаза можно было счесть даже красивыми, не страдай они отсутствием выразительности, как и все лицо, в котором не проглядывало ни ума, ни доброты, а оживлялось оно только в минуты гнева. Тем не менее, в общем, это была хорошенькая женщина, а пышные, ярко рыжие волосы, составлявшие редкий контраст с темными глазами, придавали ей что-то своеобразное, пикантное. Она была нарядно одета и на руках, державших книгу, сверкали бриллианты, но короткие, толстые пальцы были грубы, как и большая, выглядывавшая из-под платья, плоская нога, которая, несмотря на шелковый чулок и изящную туфлю из золотистой кожи, лишена была и тени чего-либо породистого.
Впрочем, Анастасия Андреевна была действительно довольно темного происхождения. Отец ее, мелкий чиновник какого-то министерства, обремененный многочисленной семьей и с очень ограниченными средствами, прозябал чуть ли не в нищете. Таким образом, из детей старшая, Настя, выросла почти в бедности, приучена была к строжайшей бережливости и поставлена в необходимость помогать матери как в хозяйстве, так и в уходе за остальными детьми. По достижении восемнадцати лет она научилась писать на машинке и уже своим трудом содержала себя. Лет в двадцать, благодаря счастливой случайности, она нашла работу у барона Козена, археолога-любителя, очень богатого человека, бывшего тогда лет тридцати шести. Как случилось, что Насте удалось возбудить страсть в бароне, перестукивая на машинке его ученые писания, осталось тайной. Но, в результате, Козен женился на ней, а она, даже через пятнадцать лет замужества, еще не утратила влияния на него. Поистине было изумительно, как мог умный, даже ученый человек увлечься ограниченной, пошлой женщиной. Хотя немало примеров, что для возбуждения чувственности мужчины особенного ума от женщины вовсе не требуется…
Добившись, наконец, независимости и богатства, которого жаждала, Настя быстро преобразилась: забыв нищету детства и юности, забыв время, когда не на что было купить шляпу и приходилось закладывать в ломбарде тряпье, она стала швырять деньгами и накупала без разбора все, что попадалось на глаза. Особенно не жалела она ничего на туалеты, а так как в своем узком умишке она воображала, что все дорогое должно быть непременно хорошо, то и наряды ее, несмотря на их изумительные цены, зачастую оставляли желать многого со стороны вкуса и изящества. В одном, впрочем, осталась у нее скаредность прошлой бедности: в мелочной придирке в расходах по хозяйству, которую она из тщеславия старалась скрыть перед знакомыми, желая блистать, особенно перед людьми, менее обласканными судьбой.
Когда первый угар страсти миновал, барон вернулся к своим научным занятиям, а пресытившаяся и свыкшаяся уже с богатством Анастасия Андреевна начала скучать, находя своего «ученого мужа» довольно скучным. Наружно, однако, она высказывала серьезную любовь и неустанно рассказывала направо и налево, что муж без ума от нее, а единственной соперницей является страсть барона к археологии и путешествиям.
Анастасия Андреевна не обладала никакими талантами: она не пела, не рисовала и не знала никаких художественных работ, которыми занимаются женщины света. Бесчисленные часы досуга она посвящала лишь заботам о тряпках и чтению бульварных романов, разжигавших ее воображение. Она стала мечтать о пикантных приключениях и пожелала завести возлюбленного — обычное утешение праздной женщины без нравственных устоев. Однако пока еще ее удерживал некоторый страх, и она не рисковала осуществить свою прихоть. Первый случай к исполнению ее затеи представился ей благодаря одному путешествию.
Спустя около года после рождения второго ребенка барон отправился в Египет и взял с собой жену. Вначале для Анастасии Андреевны это была настоящая пытка: невежественная и ограниченная, она нисколько не интересовалась чудесными памятниками и древними сокровищами земли фараонов и думала, что умрет от скуки. На выручку ей явилось ухаживание немецкого туриста: она затеяла с ним флирт, интересный уже по самой представлявшейся им опасности и удавшийся как нельзя лучше. Барон был уверен в добродетели жены и занят мумиями, а потому не видел, что проделывали живые, и ничего не подозревал. Баронессе же пришлись по вкусу тайные авантюры и она не преминула завязать новые интрижки. Одна из них, впрочем, чуть не закончилась бедой и заставила ее быть впредь осторожнее. Для сына, которому тогда было шесть лет, она пригласила учителя-англичанина, а для девочки — молоденькую бонну-француженку. Англичанин был молод и красив, а у Анастасии Андреевны вдруг явилось непреодолимое желание учиться английскому языку. Уроки шли превосходно, пока бонна-француженка не положила им конец. Она пользовалась уже расположением англичанина и раньше, нежели тот понял, что нравится хозяйке дома, сделала баронессе такую сцену ревности, что той пришлось отказать обоим. К счастью для нее, когда разразился скандал, барон уехал на несколько дней. Анастасии Андреевне пришлось быть осторожнее и она придумала менее опасную игру. Она была не умна, но хитра, особенно когда дело шло об ее интересах. У нее были поклонники, настойчиво ухаживавшие за нею и безумно влюбленные в нее: она же только потешалась над ними. Более прежнего выставляла она напоказ любовь к мужу с детьми, и тем заставляла молчать злоязычников. Барон же был так наивен, что не вдумывался в похождения жены и ему не приходило в голову поближе присмотреться к обожателям, сопровождавшим баронессу на гулянья и в театр. Так проходила жизнь, и у прекрасной Анастасии Андреевны всегда находились сострадательные люди, готовые утешить очаровательную молодую женщину, «одинокую и заброшенную мужем», который был всегда поглощен своими учеными работами.
Года за три перед тем произошел некий эпизод, положивший конец всем мимолетным флиртам и воспламенивший сердце баронессы сильной и упорной страстью.
Барон опасно заболел и к нему пригласили молодого врача, уже пользовавшегося некоторой известностью. Он имел репутацию строгого и добросовестного человека, врага женщин и всяких удовольствий, всецело преданного науке и больным. С первого взгляда на доктора баронесса была точно поражена: ей показалось, что она еще никогда не видела такого красивого и интересного человека, а его холодная сдержанность и скользнувший по ней равнодушный взгляд еще больше взвинтили ее.
«Он должен быть моим. Никто не нравился мне так, как он», — в душе решила она.
С этого дня началась упорная и умелая атака, постепенно приближавшая ее к намеченной цели. В полумраке комнаты больного разыгрывались сцены утонченного кокетства: в пеньюарах, превосходивших ценою бальные туалеты, с наитрогательнейшим самоотвержением проводила баронесса ночи у постели больного мужа, едва уделяя время необходимому отдыху. Когда болезнь, казалось, усиливалась, она упрашивала доктора оставаться иногда даже на ночь, и доктор уступал, когда прекрасные темные глаза, полные слез, устремлялись на него с мольбой, а эти совместные бдения и ужины с глазу на глаз их сближали и устанавливали связь, которая должна была подчинить молодого доктора.
Барон был спасен, и это почти чудесное исцеление сразу создало доктору известность. Никого не удивляло, хотя больной и поправлялся уже, что врач был ежедневным гостем, и свидания с глазу на глаз в будуаре за чайным столиком продолжались по-прежнему. Поддавшийся баронессе доктор Заторский уже засматривался на нее, а та была пуще прежнего соблазнительна в откровенно домашних платьях и почти не
