Однажды около полуночи сидел он в кабинете и читал, как вдруг на него пахнул порыв холодного ветра. Он подумал, что открылось окно и оттуда ворвался свежий, морской ветер, но в ту же минуту послышались удивительные звуки: на струнах словно стеклянного инструмента играли такую невыразимо грустную мелодию, что Лионель содрогнулся, не понимая к тому же, откуда шла эта душераздирающая музыка. В эту минуту приподнялась портьера и на пороге спальни появилась Фенимор, в широком белом кисейном платье и черном плаще с капюшоном. Онемев от изумления смотрел он на нее, а потом в порыве радости бросился к ней и сжал в объятиях.
— Ты изменил мне, Лионель, — произнесла она с грустной улыбкой, сбрасывая плащ на кресло.
— Фенимор, не осуждай меня, пока не выслушала! Но откуда ты пришла? Ты совсем мокрая! — воскликнул мой приятель.
— Погода скверная и идет дождь, а я здесь поблизости гощу у дяди, преподобного Вильсона. У нас тут, около церковного дома, семейный склеп, — ответила она.
В ту минуту мой приятель не обратил внимания на эти ее слова и подумал, что она приехала по случаю какого-нибудь поминального дня. Вполне счастливый он угостил ее вином с пирожками, и они болтали. Во время разговора она сказала ему:
— Никогда не буду я женой того, с кем меня обручили. Я люблю тебя и тебе хочу принадлежать.
Человек слаб, а молодому влюбленному еще труднее устоять против таких слов. Лионель признавался мне, что с того дня Фенимор каждую ночь приходила к нему и была страстной… Ее приход неизменно сопровождался холодным ветром и странным звоном, а уходила она всегда до зари: но Лионель был словно околдован и не обращал внимания на эти странности. Несмотря на письма домашних и их убеждения вернуться, он не уезжал из замка. Тем не менее, однако, он заметил, что каждый раз по уходе Фенимор он ощущал слабость, точно уходила вся его жизненная сила, а вслед за этим он впадал в тяжелый и глубокий, словно летаргический сон. Но даже и такому тревожному обстоятельству он не придавал никакого значения… Беспричинное его затворничество стало, наконец, беспокоить леди Эвелину, которая очень любила брата, а потому приехала взглянуть, на него. Она была поражена его мертвенной бледностью и чрезвычайной слабостью. На ее вопросы Лионель отвечал, что здоров и чувствует себя так хорошо в своем уединении, что нескоро расстанется с ним. Весьма смущенная и озабоченная леди Эвелина допросила прислугу, и жена смотрителя призналась, наконец, что к молодому лорду каждую ночь приходит женщина, с которой он беседует и смеется. Никто не знал, что это за особа и откуда она: прислуга не видела даже, когда она входила и выходила. Один только Боб, грум, заметил однажды, что перед восходом солнца с террасы, примыкавшей к кабинету Лионеля, спустилась женщина в черном плаще и так скоро побежала по дороге, что он не смог проследить. Самым странным являлось то обстоятельство, что на плитах террасы всегда оставалась полоска воды, в спальне и кабинете ковер тоже был совершенно мокрый, но сэр Лионель не говорил об этом обстоятельстве, как будто не замечал его. Старая Сара, жена смотрителя, призналась еще, что раз пришла из любопытства в гардеробную посмотреть в замочную скважину и увидела на коленях у лорда красивую, с длинными белокурыми волосами женщину, страстно целовавшую его, а его лицо было бледно, как мел, а глаза горели, как уголья.
Встревоженная леди Эвелина спросила Сару, не слыхала ли та случайно имени посетительницы.
— Да, слышала, — ответила старушка, — сэр Лионель несколько раз назвал ее Фенимор.
При этом ответе леди Эвелина едва не упала в обморок, и повторяла только:
— Невозможно!.. Невозможно!..
Заметив изумление преданной женщины леди Эвелина затворила дверь и объяснила ей причину своего необыкновенного волнения. Она рассказала Саре про любовь Лионеля к Фенимор Вильсон, несогласие домашних на такой неравный брак и разрыв между молодыми людьми. К этому она добавила, что о старом Вильсоне — дурная слава, человек он безнравственный, завел незаконную семью и так тиранил детей с женой, что несчастная утопилась, лишь бы избавиться от страдальческой жизни. Через несколько дней по отъезде Лионеля и обручения Фенимор с тамошним фермером, богатым, но уже пожилым человеком, тело молодой девушки нашли на берегу моря. Она утопилась подобно матери, но обстоятельства, связанные с ее смертью, были так неправдоподобны, что леди Эвелина отказалась верить им. Подробности происшествия леди Эвелина знала от своей ключницы, женщины, заслуживавшей доверия и служившей ей более двадцати лет, а та слышала историю от родной сестры Вильсона, своей приятельницы.
В самый день несчастья Вильсон устроил большой пир в честь обрученных: веселились очень долго и гости разошлись поздно. Тетка Фенимор, две служанки, да еще мальчик-конюх мыли и убирали в кухне горы посуды. Погода была ужасная: лил проливной дождь, а с моря дул бурный ветер, выл в трубах и потрясал вековые деревья в саду. Глухой рокот волн, разбивавшихся о прибрежные утесы, еще более усиливал мрачное впечатление. В кухне работали молча, с искренним и глубоким сожалением поглядывая на бедную Фенимор, по щекам которой катились тихие слезы. Едва пробила полночь, как ясно донесся заунывный звон церковных колоколов, и почти в ту же минуту раздались три сильных удара в дверь. Фенимор пошла отворять, а так как тетка опасалась, чтобы не забрался в дом какой-нибудь бродяга, то и сама пошла со свечой вслед за молодой девушкой, позвав с собою служанок и мальчика. Каков был их ужас, когда Фенимор отворила дверь и на пороге все увидели утонувшую фермершу, в том платье, как ее похоронили, и даже с крестом, который вложили тогда в руку покойной. По платью и волосам призрака струилась вода. Все бывшие тут замерли, понятно, от страха и одна Фенимор бросилась вперед с криком:
— Мама, дорогая! Если бы ты знала, как я несчастна!
— Знаю, дитя мое милое. Ведь люди так злы, а смерть гораздо милосерднее. Пойдем вместе, ко мне, бедная Фенимор, — ответил слабый, но отчетливый голос. Выронив из рук крест, призрак обнял девушку и увлек ее за собою, и мгновение спустя обе исчезли во мраке ночи. В первое время свидетели этой сцены оцепенели от ужаса, затем тетка, мальчик и одна из служанок бросились в погоню за Фенимор, но девушка и призрак исчезли. А на дворе бушевала такая буря, что валила с ног людей, и им пришлось спасаться в дом. Между тем крики и шум разбудили старого Вильсона. Он был взбешен поднятой тревогой и, услыхав о происшедшем, стал ругаться, но когда ему показали оставленный видением крест, он помертвел и, шатаясь, опустился на стул. Крест был несомненно тот, который он вложил в руки покойной жены. Лишь на заре стих страшный ураган и тогда немедленно приступили к поискам Фенимор, но все было тщетно, и уже позднее рыбаки принесли ее тело, найдя его плававшим между рифами. Кроме того, рыбаки утверждали, что буря вовсе не была так ужасна, как утверждали на ферме Вильсона.
Как я уже говорил, леди Эвелина не поверила этому рассказу, но то, что она услышала теперь от Сары, сильно поколебало ее убеждения. С другой стороны, у нее явилось подозрение, что вся эта история могла быть выдумкой или интригой, с целью добиться любви ее брата, наперекор всему, и что молодая девушка была не схоронена, а спрятана. Естественно, что она хотела расследовать эту историю во что бы то ни стало, и приказала позвать грума, которому обещала хорошую награду, если он проследит уход таинственной незнакомки и сумеет узнать, откуда она является и где вообще живет. Боб был малый лет двадцати, смелый, энергичный и ничего на свете не боялся, а обещанная хорошая награда подбодрила его. Он решил непременно проследить даму, как бы она ни была хитра. Впоследствии Боб рассказывал, что намеревался также уловить и самый приход дамы, но когда он занял сторожевой пост в коридоре, неподалеку от террасы, то в первый раз в жизни на него напал страх, которого он не мог себе объяснить, и, несмотря на это, он уснул, а когда проснулся, незнакомка была уже в комнате сэра Лионеля, в чем он убедился, подслушав у двери спальной. Рассерженный, но и озадаченный своим промахом, Боб решил теперь караулить внизу террасы. Кроме того, из предусмотрительности, он оседлал лошадь, чтобы преследовать даму, если та оставила где-нибудь автомобиль или экипаж. На этот раз Боб преодолел валившую его с ног сонливость и, когда запели петухи, он увидел появившуюся на террасе женщину в черном плаще с опущенным капюшоном. Точно порыв холодного ветра пронеслась она мимо Боба и бежала быстро, точно олень, преследуемый сворой собак. Боясь выпустить ее из вида в темноте, Боб вскочил на лошадь и гнался почти открыто, думая, что дама бежит к своему экипажу. А погоня становилась все труднее, потому что незнакомка бежала не по дороге, а полем, а потом направилась прямо к болоту, которое было совершенно непроходимо. Следовать за нею по этому пути было тем более невозможно, что лошадь словно взбесилась: ощетинилась, становилась на дыбы и не хотела идти. Но грум был настойчив: хлыстом и шпорами он заставил коня слушаться и во весь опор мчался по дорожке, огибавшей болото, по которому незнакомка летела, будто не касаясь земли. Ее окружал легкий фосфорический свет, и это навело
