человек. Меня вычислить не так легко, как может показаться. Даже Наташа, с которой я беседовал, ничего не заметила.
По следам, оставленным у Ланджа в особняке, можно было подумать, что все будет намного проще. Теперь же я не был в этом уверен.
Я моментально насторожился.
Но так ничего и не обнаружил. Если здесь и находились другие «их» люди, то они ничем не выделялись на фоне всех остальных. Или же больше никого не было.
Я почему-то склонялся к последней точке зрения. Все-таки не такой уж я профан. Скорее всею, это просто разведка.
Наташа по-своему восприняла передислокацию моего внимания и начала что-то рассказывать. Я слушал ее вполуха, пытаясь мысленно воссоздать схему ресторана и окрестных строений до мельчайших деталей. Меня в данный момент не интересовало, кому и зачем нужен Ландж. Я взвешивал, где и как его могут перехватить, варианты отхода, прикрытия и прочее. Я думал о том, как сохранить своему другу жизнь. Потому что в зале ресторана за одним из столиков сидел профессионал. А профессионалы такого уровня, насколько я знаю, не размениваются по мелочам.
Я удивляюсь, как мне удалось перейти с Наташей на доверительный тон. Через некоторое время я обнаружил, что мы болтаем, будто старые друзья, хотя я практически перестал заботиться о разговоре. В этом, безусловно, была заслуга Наташи. У меня мелькнула мысль о том, насколько случайно она сегодня оказалась здесь, но я отогнал ее подальше – по всем объективным критериям мысль эта мало походила на правду.
– Что-то ты стал слишком серьезным, – заметила Наташа.
– Все хорошо. Просто углубился в воспоминания.
– Радостные или грустные?
Разные. И тех, и других больше чем достаточно.
А каких все-таки больше?
– Не поймешь. Бывали такие дни, когда казалось, что я счастлив, а потом оказывалось, что что-то не так, и позже эти дни вспоминались с тяжелой ноющей болью. Вроде старых боевых ран.
О чем я говорю! Большая часть населения Галактики не знает, что такое старые боевые раны. В то время как потеря руки или ноги не считается серьезной, поскольку и то, и другое легко восстановить, люди не могут понять, почему нужно беспокоиться о каком-то небольшом порезе, полученном десять лет назад. Наш цивилизованный мир с трудом себе представляет ведение войн на планетах, на которые распространяется закон о невмешательстве. Очень трудно поверить, что можно умереть от пустяковых ран, которые любой современный человек может залечить за считанные часы, пользуясь лишь стандартной переносной аптечкой.
Когда-то давно, движимый страстью к приключениям и перемене мест, я узнал гораздо больше о войнах. Больше, чем мне хотелось.
…Меня, едва живого, вытащили тогда из-под обломков взорванного снарядом дома, где наш взвод занимал оборону. Придя в сознание в полевом госпитале, я понял, что попал в руки врагов. Они взяли-таки город, и линия фронта передвинулась километров на пятнадцать севернее. В городе же остались отдельные очаги обороны, которые не составляло труда подавить. И несколько отрядов рыскали, добивая всех, кто еще сопротивлялся.
Почему меня решили оставить в живых, я не знаю. Двумя месяцами позже, когда меня хорошенько подлатали, я мысленно поблагодарил всех, кто был ко мне так добр, и дал деру. Потом активизировал маяк и недели две ждал, пока меня подобрал случайный торговец. Войной я был сыт по горло.
Что-то изменилось во мне тогда. Может, я стал менее человечным, как говорят наши психологи. Но я никогда не жалел, что побывал там.
Капитан пришедшего на мой сигнал корабля пытался вытянуть из меня, как я оказался на одной из планет, вмешательство в дела которых было запрещено законом. Я наплел ему что-то о том, что мой корабль потерпел катастрофу, достаточно бессвязно говорил о показаниях приборов, своих ощущениях и тому подобном. Мне тогда было около двадцати трех, а выглядел я моложе, и по моему виду никак нельзя было сказать, что мне предлагали должность профессора (без всяких промежуточных) в одном из самых знаменитых университетов Галактики (честно говоря, от меня просто хотели добиться, чтобы я занимался наукой). В общем, я вполне смог мысленно смоделировать ситуацию крушения со всеми подробностями, а потом вырывать из нее куски, которые я мог видеть, смертельно перепугавшись и теряя надежду на спасение. Получилось довольно реально, и мне поверили.
Так я ушел от второй опасности в этой истории. Все-таки закон о невмешательстве – один из наиболее строгих в наше время. А мне не хотелось до конца жизни осесть на какой-нибудь сельскохозяйственной планете без права выезда. К тому же я успел частично воспрянуть духом после увиденного, и меня снова потянуло на приключения.
В ближайшем порту я исчез с подобравшего меня корабля. Капитан, несмотря на все свои попытки, так и не узнал, кто я, откуда, куда направляюсь.
После долгих колебаний я все-таки оставил ему записку, в которой выражал свою признательность и сожаление по поводу того, что мне пришлось неожиданно оставить его корабль. Мне так и не удалось выяснить, что он подумал по этому поводу.
Немного позднее, когда выдалась свободная неделька, я окончательно заштопал свои пострадавшие внутренности, а заодно и избавился от полученных шрамов. Телесных, конечно. Душа не зажила и до сих пор, хотя прошло много лет.
Но все же я не жалею. Таков уж я. Там я увидел что-то такое, что помогло мне многое понять потом, гораздо позже. И для меня это важно.
Я не заметил, как начал рассказывать Наташе отдельные эпизоды из своей жизни. Я все-таки предался воспоминаниям! Ну да ладно.
Она слушала с неподдельным любопытством. Было видно, что ее захватил мой рассказ. Наверное, это действительно было интересно.
