1. Семейный портрет
Лок шел в сгущавшихся осенних сумерках, и опавшие бурые листья тихо шелестели у него под ногами. Его замерзшие щеки обдало мгновенной волной тепла, когда он вошел в вестибюль отеля «Мэйфлауэр», снимая на ходу свой плащ. Прогулка от Госдепартамента была освежающей и приятной, несмотря на то, что ранние осенние сумерки уже смыкались над Вашингтоном. На улицах зажглись фонари. Самолеты, мигавшие навигационными огнями, с гудением проплывали над головой, но он уже мог видеть и слышать их, не испытывая отрицательных эмоций. Все поездки для него отменялись на длительное время. Город начал комфортабельно подстраиваться под ритм его жизни, как это уже произошло с его офисом, а потом и с Госдепартаментом в целом.
Бармен дал понять, что узнал Лока, слегка приподняв тяжелые брови и почти мгновенно выставив на стойку его любимый напиток. Оливка упала в мартини, словно маленькое птичье яйцо в прозрачное масло. Лок пригубил коктейль, улыбнулся и взглянул на часы. Как раз достаточно времени для двух порций, потом домой и переодеться. Он смутно сожалел о том, что у него не останется времени послушать хотя бы один из нескольких новых компакт-дисков, которые он приобрел после ленча. Очередная версия «Женитьбы Фигаро», новая запись Генделя, что-то особенное в стиле Бетховена – все казалось весьма многообещающим. Он снова улыбнулся. День рождения Бет служил достаточным оправданием для любой отсрочки. В любом случае ему больше не придется урывать случайные часы для любимой музыки, чтения или работы над книгой, которую он уже давно пытался написать. Времени будет достаточно. Госдепартамент предоставил ему кабинетную должность в восточноевропейском отделе – минимум поездок и приятное времяпровождение.
Даже ежевечерние ответы на сообщения, оставленные на автоответчике, превратились в неожиданное домашнее развлечение. Фред с билетами на баскетбольный матч; чопорная, строгая леди, работавшая в музыкальном обществе, где он иногда пел партии баритона. В ближайшем будущем Лок собирался редактировать для общества сценическую версию одной малоизвестной оперы XVII века… Уведомление из химчистки о том, что его заказ давно готов, выдержанное в довольно настоятельном тоне. Он был дома, наконец-то дома. Ощущение напоминало старый любимый пиджак, снова натянутый на плечи.
В кармане его плаща, лежавшего у него на коленях, заблеял сотовый телефон, развеяв его мечтательность словно коротким порывом ветерка. Бармен прошел мимо, перестук льда в его шейкере напоминал латиноамериканскую перкуссию. Лок вынул телефон и раскрыл его.
– Джон Лок слушает.
– Джонни-бой! – это был Билли, его зять.
– Привет, Билли. Я не забыл о вечеринке, если это то, о чем ты…
– Твоя сестра не позволила бы тебе забыть, Джонни-бой.
– Так или иначе, я помню и приду.
– Само собой. Слушай, это у тебя второй или третий мартини?
Лок усмехнулся.
– Играешь в отгадки? Ошибся, это первый.
– О'кей. Слушай, мы с Бет хотим, чтобы ты приехал поскорее… Нет, ничего особенного. Просто хотим поболтать с тобой до прибытия остальных гостей. Так что заканчивай побыстрее и мотай сюда. Так распорядилась Бет.
– Хорошо. Спасибо, Билли.
Лок сунул сотовый телефон в карман плаща. В следующее мгновение на его плечо опустилась чья-то рука, но даже этот дружеский жест выражал сомнение, словно человек был не вполне уверен в том, что его узнают.
– Джон Лок! Это по-прежнему твоя любимая забегаловка? – говоривший был выше Лока, даже взгромоздившись на соседний табурет у стойки бара, и более мощного сложения, но вместе с тем он имел какой-то потерянный вид, словно всю свою жизнь занимался делом, нужда в котором недавно отпала. – В последнее время я не видел тебя здесь.
– Боб! Рад видеть тебя, дружище.
Бар отеля начал наполняться работниками различных компаний и правительственными служащими. Боб Кауфман служил в Компании[1] – другой разновидности правительства.
– Как дела на Ферме? – спросил Лок.
– Пока что работаю.
Боб Кауфман был старшим оперативным сотрудником. Рейган, Горбачев и Тэтчер, а впоследствии Ельцин, Клинтон и Мейджор, словно неумолимые заимодавцы, сжимали кольцо оцепления вокруг него и большинства его коллег.
– Боже, как бы мне хотелось, чтобы госдеп забрал меня к себе под крылышко так же, как тебя! Счастливый ты сукин сын, – слова Боба прозвучали искренне, без негодования. – Может быть, тогда я бы смог избавиться от кислых рож наших парней. Все чего-то ждут и надеются, околачиваются без дела… Нынешняя администрация отправит Компанию на свалку, парень. Мы стали политическим анахронизмом, – он щелкнул пальцами, и перед ним волшебным образом возник бокал бурбона со льдом. – Если ты не диск- жокей, не имиджмейкер и не компьютерный гений, если ты не советуешь радоваться нынешнему положению дел в мире… а, забудь об этом!
Он сделал большой глоток.
– Похоже, гайки затягиваются повсюду, – сочувственно пробормотал Лок. – Меня самого приговорили к бумажной работе, хотя я и не жалуюсь. Что они заставляют тебя делать, Боб?
– Когда не мотаюсь, как проклятый, по совещаниям и комиссиям, читаю лекции ораве сорванцов из колледжа. В основном по Среднему Востоку – аятоллы и прочие бандиты. Сам знаешь, что это такое, – Кауфман равнодушно пожал плечами. – Я для них вроде прапрадедушки, настоящий динозавр. А ты?
Лок изучал их отражения в большом зеркале. Кауфман сейчас казался пьяницей, выпавшим из нормального времени и пространства, излагающим печальную историю своей жизни. Темноволосое, более стройное и моложавое отражение Лока улыбалось в ответ, олицетворяя собой будущее, как сам Кауфман олицетворял прошлое, повергнутое в прах. Его обвисшие щеки, покрасневшие глаза и привычно недовольное выражение лица контрастировали с энергичной подтянутостью и загаром Лока, который напоминал удачливого бизнесмена, глядящего на мир сквозь жерла зрачков пронзительно голубых глаз.
– По большей части торговля, инвестиции и тому подобные вещи, – ответил он.
– Но ты по-прежнему просиживаешь задницу вместе со старыми монстрами.
Холодная война представлялась Кауфману чем-то вроде студенческого братства, выглядевшего еще более романтично при рассмотрении через двадцатикратный оптический прицел.
– Ближе всего я подхожу к старым временам, когда мои мальчики из колледжа обнаруживают, что наши старые приятели продают аятоллам партию ракет или танков. Или очередного ученого… – Боб невесело улыбнулся. Перед ним возник новый бокал бурбона, а перед Локом – второй мартини.
– Продают ученого? – переспросил он, чтобы потрафить Кауфману.
До него доходили правдоподобные слухи, ходившие в госдепартаменте во время его поездок в Россию. Утечка мозгов шла на юг и на восток, в меньшей степени на запад. Несчастные плохо оплачиваемые специалисты тонкими ручейками утекали за пределы бывшего Союза, но здесь и не пахло оптовой торговлей. Их не отправляли партиями, как танки или токарные станки.
– Эти студенты! Они считают, что наши старые приятели теперь продают мозги всем, кто готов их купить. Люди! Все эти недовольные ядерщики, разработчики биологического оружия и так далее. Знаешь, почему меня иногда охватывает ностальгия по Афганистану, по Европе, даже по Вьетнаму? – бокал Кауфмана снова опустел. – Я возьму еще по одной, Джон, ладно? Тебе, как обычно, сухой мартини?
Лок помедлил, скосив глаза на циферблат часов и прислушиваясь к рокоту десятков разговоров на вечно притягательную тему власти и денег. Последнее выходное платье Хилари, заявление Клинтона в частной беседе, падающий рейтинг популярности президента, обстановка в разрушенной войной Боснии, эти
