– Он решил съесть немного супа, – сказала Кэлли, направляясь прямиком в кухню. Она налила горячий бульон, заправленный овощами и маленькими кусочками мяса, в кружку Ей пришлось просмотреть несколько кухонных полок и ящиков, прежде чем она нашла столовую ложку и салфетки.
– Мисс Риней, – крикнула она в гостиную. Никто не отозвался. Она вышла и увидела, что мисс Риней сидит в кресле, прикованная к телевизору. – У вас есть поднос?
– Что?
– У вас есть поднос?
– Справа от холодильника, – ответила она, не отрываясь от телевизора.
«Бедный Дрю!» – подумала Кэлли, неся поднос, «он целый день имеет дело с этой женщиной, зависит от нее даже в мелочах».
– Так будет удобно, Дрю, – сказала она, устанавливая поднос перед трогательной маленькой фигуркой под одеялом. – Надеюсь, тебе понравится.
– Пахнет потрясающе, – ответил он, силясь улыбнуться. Здоровой рукой поднес чашку ко рту и отпил немного. Ей захотелось помочь ему, но она сдержалась.
– Очень вкусно, – сказал он. – Спасибо.
Кэлли подвинула кресло ближе к кровати и засунула салфетку за воротник его пижамы.
– Есть в кровати не очень удобно, – она мягко рассмеялась, надеясь, что он не обидится за то, что с ним обращаются, как с ребенком.
– Спасибо, – он не возражал. – Расскажи мне, что было у тебя интересного за эти дни. Скоро придется ехать во Францию?
– На следующей неделе, кажется, мы сделаем нечто потрясающее. Сюжеты, которые мы сняли прошлой весной, имели такой успех, что они хотят, чтобы мы продолжили. Это все будет сниматься во Франции, так что мне придется ездить туда-сюда.
– Нравится путешествовать? – спросил он.
– О, да, правда, мне бы хотелось иметь побольше свободного времени, чтобы посмотреть город. Мы встаем в шесть тридцать, в восемь – в студии и снимаем до восьми или девяти вечера. Во время обеда обсуждаем следующий день съемок, падаем в кровать в изнеможении, встаем на рассвете, чтобы просмотреть сделанное накануне, и так далее и так далее. Совсем нет времени поездить по окрестностям.
– А вы не можете остаться ненадолго после того, как все уже готово?
– Мы должны скорее ехать обратно в Штаты и начинать монтировать. У нас обычно жесткие сроки.
– А как твой молодой человек? Как его зовут?
Она тихо рассмеялась. Она не считала Брэди, который был на десять лет ее старше, молодым человеком. Но для Дрю, конечно, так и есть.
– Брэди, – сказала она.
Имя прозвучало как обвинение, как подтверждение недостаточности внимания к нему. Из-за чего же еще они никогда не говорили о свадьбе, если не из-за ее дурацких ошибок, эгоизма, глупой собственнической черты натуры, которая отталкивала такого человека? Надо учиться. Надо учиться быть более свободной, не зависящей от условностей, лучше понимать его стремление к свободе. Надо учиться или она потеряет его навсегда, а она не вынесет этой потери. Она с трудом вспоминала свою жизнь до него, лишенную насыщенности и волнений. Один звук его голоса по телефону заполнял собой всю внутреннюю пустоту, окатывал ее ощущением счастья и смысла жизни, такими новыми для нее, и в то же время он создавал ноющую пустоту вокруг, пустоту, заполнить которую могли только его руки. Возвращаясь мыслями к прошлому апрелю, даже сейчас она чувствовала дрожь, пробежавшую по ее телу, когда он впервые ее коснулся.
Они сидели рядом на маленьких вельветовых откидывающихся сиденьях в затемненном зале перед экраном, и он прижался к ней плечом, взяв ее руку в свои. Он мягко говорил о видах, проплывающих перед ними на экране; о вчерашних пробах, под каждой из которых выделялась четкая надпись и номер. Посторонний шум как обычно сопровождал звук, но она была не в состоянии сосредоточиться на фильме. Она была полностью поглощена близостью его тела, соприкосновением их плеч, рук. Точки соприкосновения горели и жгли.
Реакция на его близость удивила и смутила ее. В замешательстве она попросила оператора прокрутить ролик еще раз. Придумала, что вроде бы заметила нехорошую царапину. Брэди сказал, что он не видел никакой царапины, но не возражал против того, чтобы просмотреть пленку еще раз. Он больше не прикасался к ней. Между ними была вежливая, профессиональная дистанция во все оставшееся время показа. Когда она подошла к камере, чтобы внимательно проверить кадр, он, вместо того, чтобы аккуратно обойти камеру с другой стороны и наладить фокус, подошел к ней вплотную и стал поправлять линзы.
За обедом они сидели, разделенные фотографом Стюартом, оператором Франсуа, Лили или Марси, Жене Варио или Джимом Лиджеттом, никогда рядом или напротив. Так было до заключительного вечера в последний день съемок, когда они еще раз сели рядом, и она опять почувствовала его волнующую близость. Разговаривали о съемках, о Париже, о других фильмах, не касаясь личного, но она чувствовала такую близость между ними, как будто они уже были любовниками, как будто они были любовниками тысячу лет. Когда она пошла в дамскую комнату, Марси вышла вслед за ней.
– Что происходит между тобой и Брэди? – спросила Марси. – Искры летают. Я чувствую это на другом конце стола!
Она хотела сказать, – какая ерунда, – но передумала. – Господи, какая дикость! Я совершенно не понимаю, что происходит.
– Не понимаешь? – подруга рассмеялась. – Зато я понимаю.
– А другие знают? – спросила она.
– Не обижайся, Кэлли, но когда за столом Лили, мы с тобой можем раздеться хоть донага, а эти мужики ничего не заметят. Кроме Брэди, конечно.
