или Риты Хейворт, она заняла достойное место в их ряду, получая роли, на которые обычно приглашали актрис из Англии. Никто в Голливуде не мог сравниться с ней в амплуа героинь высокого стиля — величественных, мечтательных, окруженных трагическими легендами.
Франческа прожила год в доме Файерстоунов, пока не приобрела себе маленький домик по соседству. В редкие короткие перерывы между съемками она наезжала в Сан-Франциско навестить родителей, но к 1949 году они оба уже умерли. Поскольку Франческа не принимала никакого участия в светской жизни Голливуда, пресса очень скоро окрестила ее загадочной женщиной. Это мнение всячески поддерживал Мэтти, прекрасно понимая, как притягательна подобная репутация. Отдел по связям с общественностью киностудии полностью одобрил завесу таинственности, окружавшую Франческу, поскольку сотрудники не хуже Мэтти сознавали, что правда о звезде будет совершенно неприемлема для пуритански воспитанной публики 50-х годов. Дело в том, что Франческу отличала опасная склонность влюбляться почти во всех партнеров, однако ее бурные, но короткие романы кончались немедленно, как только бывал отснят последний кадр очередного фильма. Поначалу такая особенность Франчески в амурных делах буквально убивала Мэтти, пока он не уяснил себе, что все ее увлечения быстро и неизменно приходят к одному и тому же концу. Она никогда не была влюблена в конкретного живого мужчину. Она влюблялась в принца Датского и Ромео, Хитклиффа и Марка Антония, лорда Нельсона и в дюжину других героев своих фильмов, но, как только в конце концов оказывалось, что перед ней всего-навсего простой актер, она немедленно охладевала к нему. Необузданная театральная страсть сменялась невозмутимой холодностью.
Марго Файерстоун, озабоченная столь бурными романами Франчески, и притом очень часто с женатыми мужчинами, в конце концов поинтересовалась у нее, почему бы молодой актрисе не попытаться время от времени просто поразвлечься, как поступают все молодые женщины ее возраста. В ответ Франческа с негодованием уставилась на нее:
— Боже мой, Марго! Какого дьявола, неужели ты считаешь меня похожей на Джанет Лей или Дебби Рейнольде с их маленькими романчиками на потеху киножурналам? Почему, черт побери, я должна желать поразвлечься? Какое дурацкое слово! Я претендую на нечто большее — прекрасно понимаю, как напыщенно это звучит. Можешь не беспокоиться и не читать мне мораль. Ох, я по горло сыта актерами, но только с ними мне и приходится общаться.
Ей только исполнилось 24 года, когда состоялся этот разговор, и в тот вечер Марго решила, что Франческе пора менять образ жизни. Искусственный мир кино слишком сильно затянул ее, она чересчур много работала без отдыха, оттого и слишком уязвима. Да еще смерти родителей, одна за другой в течение двух лет, — все это угнетающе подействовало на нее.
— Если бы речь шла о моей дочери, то я бы встревожилась, — задумчиво произнесла Марго.
— Брось! Несмотря на все перипетии, она же в прошлом году завоевала «Оскар», — буркнул в ответ Мэтти.
— Вот это и беспокоит меня больше всего. Ты помнишь Луизу Райнер?
— Прошу тебя, не смей даже думать о подобном.
Мэтти постучал по дереву, чтобы отогнать прочь воспоминания о несчастной судьбе хрупкой австралийской актрисы, которая, завоевав два «Оскара» подряд, в конце 30-х годов неожиданно исчезла из кино. Боже упаси, если такое произойдет с Франческой! Или с ними…
— Давай пригласим ее поехать вместе с нами в Европу в следующем месяце, — предложила Марго.
— Но мне казалось, что мы вроде собирались устроить себе второй медовый месяц? — возразил Мэтти.
— Я не верю в медовые месяцы, будь то первый или второй, — твердо заявила Марго. — Поручи своим служащим посадить Франческу на первый же пароход, как только она закончит «Анну Каренину». Мы встретим ее в Европе.
К половине восьмого вечера того дня, когда состоялся матч по поло, Франческа, опекаемая взволнованной Марго, была уже готова. На ней было длинное бело-розовое вечернее платье из шифона, которое придумал для нее Жан-Луис. Открытое, без бретелек, многослойное, оно мягко облегало грудь. Самый нижний слой шифона был темно-розовым, следующий — тоже розовым, но более светлого оттенка и наконец верхний, последний слой — совершенно белый. На обнаженные плечи Франческа накинула шифоновую шаль, такую же многослойную, как и платье. Длинная, около ярда, ткань тут и там была расшита шелком — бледно-розовыми цветами. В целом ее туалет был выдержан в стиле XVIII века, и Франческа смотрелась в этом наряде словно героиня портретов Гейнсборо. Ее длинные волосы, которые она упорно отказывалась подстричь по новой моде «под пуделя», были собраны на затылке в громадный пучок, спереди выбивались небольшие завитки, падая на гладкий лоб до глаз.
Марго ревностно и с восхищением оглядела ее, после чего в гостиную Франчески был приглашен Мэтти, чтобы иметь возможность окинуть взором свою подопечную.
— Надеюсь, милочка, что этот парень тоже оденется соответствующим образом, — проворчал он.
— Мэтти, здесь, в Довиле, тебя без вечернего костюма не пустят даже в казино, — категоричным тоном заявила Марго.
Ей было прекрасно известно, как должно происходить первое свидание с князем, — ведь она с пятнадцати лет мечтала о подобной встрече с прекрасным принцем, правда о своей.
— Слушай, солнышко, — нерешительно продолжал Мэтти, — этот парень действительно настоящий князь, я навел справки. Но у него репутация бабника, и он уже один раз разведен, имей это в виду. Да-да, я знаю, что ты уже взрослая, можешь мне об этом не повторять…
Они сидели в ожидании, когда в дверь номера постучали. Мэтти открыл дверь и обнаружил гостиничного рассыльного с белой картонной коробкой в руках.
— Цветы для мисс Вернон, — объявил рассыльный.
Мэтти принял коробку и сунул пареньку чаевые.
— По крайней мере, он хорошо воспитан, — угрюмо заметил он.
Франческа открыла коробку — там лежала тройная гирлянда из белых бутонов роз, которую можно было обернуть вокруг запястья. Под гирляндой бдительная Марго заметила еще одну, небольшую темно-синюю бархатную коробочку, перевязанную голубой лентой. Франческа быстро открыла коробочку, и у нее дух перехватило от восторга. Внутри, плотно вдавленная в синий бархат, лежала хрустальная вазочка, казалось, на три четверти наполненная водой. Во флакон был вставлен букетик из трех связанных между собой цветков на золотых стебельках с нефритовыми листьями. У каждого цветка было пять круглых лепестков из бирюзы, а сердцевина выложена из бриллиантов. Франческа вынула букетик из футляра и поставила на стол. Это дивное произведение искусства размером всего в три дюйма отличалось кристальной прозрачностью — горный хрусталь, из которого была вырезана вазочка, создавал полную иллюзию налитой в сосуд воды.
— Что?.. Что это такое? — спросила она.
— Искусственные цветы, — ответил Мэтти.
— Фаберже… не что иное, как Фаберже, — выдохнула Марго. — Прочти, что написано на карточке.
Только теперь Франческа решилась извлечь визитную карточку, лежавшую в старинной бархатной коробочке с выдавленным на ней двуглавым орлом, символом поставщика царского двора.
«Эти незабудки принадлежали моей матери. До сегодняшнего дня я уже было потерял надежду встретить ту, которая могла бы обладать ими. Стах Валенский».
— Горазд на выдумки, — строго сказал Мэтти, но даже на его далекий от сентиментальности взгляд, крошечная вазочка с букетиком незабудок представляла огромную ценность. Кем бы ни был этот тип, он не стал бы бездумно бросаться такими вещами.
Не успела Франческа обернуть розовую гирлянду вокруг запястья, как звонок от портье известил о прибытии князя Валенского.
— Слушай, милочка, только не забывай, что тыква может превратиться в карету, — торопливо проговорил Мэтти, но Франческа так поспешно выскочила из номера, что не расслышала его слов. Мэтти с огорченным лицом повернулся к Марго: — Черт побери, я хотел сказать «карета — в тыкву». Как ты думаешь, она поняла?
— С равным успехом ты мог бы обратиться к ней по-китайски, — ответила Марго. — Ты же видел, в каком она состоянии.
По безмолвному согласию Валенский и Франческа быстро миновали переполненный вестибюль
