детьми — ребенком? Такой соблазн возникнет, а она не очень-то стойкая перед соблазнами, но этого допустить нельзя. Вито принадлежит только самому себе, а отсюда следует, что его дети тоже будут принадлежать только самим себе. Ей может не нравиться это недавно пришедшее знание, но придется привыкать жить с ним. Пора бы уж. Нет, единственный человек, для которого она всегда будет на первом месте, кто всегда будет принадлежать ей, это она сама.
Давным-давно ушли те дни, когда для Эллиса она была важнее всего. Не так давно ушли дни, когда она могла отделять жизнь тела от остальной жизни и решать, как ее вести, сохраняя не больше хладнокровия, чем возбужденная сучка. Все мужские члены многочисленных медбратьев, включая Джейка, можно было обозначить одним подходящим для этого словом: инструменты. Детали машин. Пенис Вито нужно было называть другими словами, уклончивыми, викторианскими: член, орган, как рука — телесный член, как сердце — орган. Когда он был в ней, это был не просто «он», это был Вито, любовь всей ее жизни, что бы ни ждало впереди.
Билли снова переключила внимание на сцену: четыре одинаковых чернобородых джентльмена получали «Оскаров». Мультипликаторы? Раскольников, Рампельстилцкин, Расемон и фон Рундштедт? Разве нет? Но они из Торонто, значит, мультипликаторы. Все идет своим чередом.
Следующими награждали претендентов на лучшие костюмы. Билли смотрела, образы, мелькавшие на огромном экране, отвлекали ее от потока мыслей. Когда объявляли победителя… Неужели Эдит Хед получит девятого «Оскара»? Нет, не Эдит, на этот раз другой модельер. Как ее угораздило сегодня, в такой вечер, надеть похожее на доспехи блестящее платье?.. Билли снова поплыла по волнам внутреннего монолога.
Сердцевину ее жизни составляла серьезная дилемма. Она могла выразить ее одной фразой. Если она хочет оставаться замужем за Вито, а она хочет, и при этом испытывать обиды, ревности и боли, но не больше, чем положено в браке, ей нужно найти в жизни постоянный интерес, который не будет зависеть от него. Может, это и есть тот компромисс, о котором мудрено поведала ей Джессика?
Ей не нужно составлять список в духе тети Корнелии, чтобы понять, где, в какой области искать этот интерес. Все указывает на «Магазин грез». Она его придумала. Она добилась, чтобы дело пошло на лад. Честно говоря, она чуть все не испортила. Если уж она ошибалась, то это становилось не просто промахом, это превращалось в богом проклятое произведение искусства, дьявольский шедевр. Но она поняла, что ошиблась, и наняла Вэлентайн, чтобы поправить дело. Вэлентайн появилась вместе со Спайдером, у которого хватило воображения поставить магазин на ноги, но это ничего не значило бы, если бы она, как только он показал ей путь, не окунулась в работу с головой. Другими словами, она сама признает, что у нее неплохие исполнительские способности.
Билли прервала самовосхваления, когда подошел черед наград за лучшую операторскую работу. В числе претендентов был Свенберг, и она затаила дыхание. Черт. Джон Алонсо. Бедный Пер, но он был так счастлив, что его имя фигурирует в рекламе «Зеркал», да к тому же у него уже есть два «Оскара».
Зазвучала еще одна песня, достойная мюзик-холла «Радио-Сити» 1950-х годов, — где они такое откапывают? — и голова Билли наполнилась идеями, словно там загорелся праздничный фейерверк. В мире еще немало богатых женщин, которые живут слишком далеко от «Магазина грез». Она откроет филиалы универмага на всех континентах. Рио давно готов, Цюрих, Милан, Сан-Пауло, Монте-Карло — все эти города полны богатых, скучающих, элегантных дам. Мюнхен, Чикаго, Даллас или Хьюстон.
И Нью-Йорк. О, Нью-Йорк! Однажды, лет шесть назад, Джерри Статц за обедом рассказывала ей, почему не открывает филиал «Бендела». Она сказала, что ни в одном городе Соединенных Штатов, кроме Нью-Йорка, не найдется достаточного количества женщин, способных понять и поддержать торговый стиль «Бендела». Она с удовольствием поучит Джерри уму-разуму. Стиль «Магазина грез» не ограничивается рамками авангардного шика, как «Бендела». Его можно менять, переориентировать, приспособить к потребностям любой столицы, если в стране, где расположен город, достаточно обширен класс бездельников.
У Билли закололо в кончиках пальцев — так взволновали ее мечты. Посетить все эти города, отыскать места, договориться о земле, заключить контракты, найти и пригласить архитекторов, нанять отделочников, проконсультироваться, изучить привычки местного высшего общества. Каждый «Магазин грез» будет не похож ни на один магазин в мире, только на свой прототип в Беверли-Хиллз. Нужно обучить продавцов, найти покупателей, нанять управляющих: бесконечность новых аранжировок одной главной темы — «Магазин грез». На всю жизнь хватит. Билли задрожала от восторга. Она поняла, что чувствует Вито, когда готовится к съемкам нового фильма. Он, конечно же, не перестает любить ее, просто проникается страстью к делу, которое не имеет к ней отношения, но ни в коей мере не покушается на ее место в его жизни. О, как чудесно! Но всему свое время, а то воздушный шар окажется перегружен и упадет на землю.
Вито легонько толкнул ее локтем. Она, казалось, отключилась, о чем-то задумавшись, а скоро будут объявлять лучшего режиссера. Билли сразу насторожилась и сама удивилась приливу волнения. Файфи ей очень нравился. Два конферансье — боже, кто их выбирал? — совершенно завязли в своих шутках, глупых и плохо заученных, и не торопились переходить к содержимому конвертов. Садизм какой-то. Затратить пять минут на то, чтобы прочитать пять имен. Ритуальная возня с конвертом тянется чуть ли не вечность. Как могут два нормальных человека не суметь вскрыть один конверт? Фиорио Хилл. Бедный Файфи! Но почему Вито так подскочил? Да это же Файфи! Глядя, как знакомая фигура, едва узнаваемая в элегантном коричневом бархатном костюме, взбегает на сцену, Билли спросила себя, неужели она никогда не слышала полное имя Файфи. Или она слишком погрузилась в свои мысли, чтобы сообразить?
Слава богу, еще одна песня. Тайм-аут. Жаль, что она не захватила карандаш и блокнот. Нет, нет-нет. Не то. Именно этого делать не надо. Она понимала, что, если в порыве сжимающей нутро алчности запишет хотя бы названия городов, где собирается открыть филиалы магазина, то потом часами будет висеть на телефоне и жадно командовать, раздавая приказы брокерам по недвижимости, хватаясь за подходящие участки, сгорая от жажды поскорее начать, сходя с ума от нетерпения скорее увидеть, как ее идеи воплощаются в жизнь. Нет, торжественно заявила она себе, она достаточно изменилась, чтобы заметить, с какой легкостью готова совершить эту ошибку. И даже чтобы ее избежать. Бегло, но неумолимо Билли перечислила в уме вещи, которые в жизни пожирала без разбора: сначала, давным-давно, еда; потом, в Нью-Йорке, — все эти парни; потом, после встречи с Эллисом, — годы богатства, путешествий, слишком много домов, драгоценностей, все это свалилось на нее, когда она была так молода, и к тридцати годам она пресытилась; потом — одежда, горы одежды, на девять десятых ненадеванной; наконец — опять мужчины, Джейк в купальне, остальные в студии. У нее всего было слишком много, слишком, слишком много, большей частью все было лишено аромата, проглочено не жуя. Теперь она знала, что должна делать. Дни неудовлетворенной алчности ушли, впереди были годы разумного, осознанного выбора приоритетов. Очень по-бостонски. Значит, она не совсем вытравила Бостон из своей души.
Билли решила не повторять ошибку и не пытаться планировать будущее «Магазина грез» в одиночку, держа все в тайне и стяжательски ею наслаждаясь. Ей для этого не хватит ловкости. Чтобы это признать, нужны исполнительские способности. Она непременно должна во все посвятить Вэлентайн и особенно Спайдера. Они станут вице-президентами новых филиалов, новой компании, которая будет создана, с большей зарплатой и большей долей в прибыли. Кто знает, может быть, это даже утешит Спайдера, излечит от тревог, что его мучают.
Вито резко ущипнул ее, возвращая в огромный переполненный зрительный зал. Он шепнул ей на ухо: «Что, черт возьми, случилось с Долли?» — и указал на Долли, которая сидела на несколько рядов впереди них.
На подиум только что поднялись два конферансье, представляющих лучшую актрису второго плана. Они стояли молча, не произнося ни звука, ярко накрашенные лица застыли в парализующем смущении, они смотрели со сцены вниз на пол театра, где Долли стояла на ногах и в тишине что-то говорила. С соседнего кресла неуклюже поднялся тяжеловесный мужчина. Это было невообразимо. Что это — протест, не ко времени предпринятая выходка в духе Марлона Брандо? Весь зрительный зал смотрел на Долли, понимая, что в отлаженном механизме вручения наград что-то сбилось. Должен был наступить момент священной неопределенности. Традиция диктовала ей, как и всем претендентам, сидеть тихо, с суровым отрешенным видом, храня спокойствие, и быть готовой фальшиво улыбнуться или медленно вспыхнуть от радости, «не веря своим ушам». Вместо этого она вскочила и что-то говорит, похоже, волнуясь. Тогда Мэгги в считанные секунды направила на нее телекамеру и микрофон. Теперь зрители в «Дороти Чэндлер Павильоне» не
