— А если ты встретишь «десятибалльного» еврея?
— Скорее всего, убегу как от огня. Но не пытайся переменить тему. Итак, сколько у тебя знакомых евреев?
Билли выглядела озадаченной.
— Ну же, ведь должна же ты знать кого-нибудь, — настаивала Джессика.
— Не думаю, может быть, только этот симпатичный продавец обуви у Джордана Марша. — Вопрос поставил Билли в тупик.
— Безнадежно. Я так и думала… К тому же они лучше всех, — пробормотала себе под нос Джессика, и ее лавандовые глаза подернулись дымкой, вперившись в никуда, в то время как удостоенный диплома с отличием мозг подбирал, перебирал и сортировал возможности.
— Лучше всех? — переспросила Билли. Ей никогда не приходилось слышать, что евреи в чем-то лучше всех, может быть, за исключением игры на скрипке и шахмат, да еще у них был Альберт Эйнштейн, а уж Иисуса Христа совсем нельзя принимать в расчет — он ведь перешел в другую веру.
— В постели, конечно, — с отсутствующим видом пояснила Джессика.
Билли принялась заниматься любовью с евреями с энтузиазмом, недоступным даже Джессике. Евреи — это как Париж, считала она. Новый мир, свободный мир, другой мир, запрещенный и потому еще более волнующий. В этом неведомом, тайном мире ей нечего было скрывать. Уинтроп? Из Бостона? Возможно, это и представляет исторический интерес, но, в сущности, совершенно неважно. Если бы они вдруг поступили в Гарвард, вряд ли они познакомились бы там с кем-то из кузин Билли, потому что их не пригласят в клуб выше рангом, чем «Хейсти Паддинг». Но на всякий случай Билли не встречалась с выпускниками Гарварда более одного раза и никогда не позволяла им целовать себя. Даже если партнер оценивался в девять баллов. Оказалось, что вокруг так много «девяток». Если знать, где искать, то мир полон евреев-»девяток», и Билли скоро научилась ориентироваться в этом мире. Эн-би-си, Си-би-эс, Эй-би-си, «Дойл-Дэйн-Бернбах», «Грей эдвертайзинг», «Ньюсуик», «Викинг пресс», «Нью-Йорк таймс», «Даблъю-эн-и-Даблью», «Даблдей», учебные программы в «Сакс» и «Мейсиз» — перечислять можно без конца.
Билли научилась избегать немецких евреев, особенно таких, чьи семьи жили в Соединенных Штатах в течение многих поколений. У них была одна неудобная особенность: часто их матери оказывались рожденными в лоне епископальной церкви, в семьях, где могли хорошо знать клан Уинтропов. Билли советовала Джессике держаться российских евреев, желательно американцев во втором или третьем поколении. Во всяком случае, они довольно забавны.
Благодаря евреям Билли узнала, что прежде она и не догадывалась о глубинах собственной чувственности. Постепенно она научилась погружаться в нее и плыть по течению. Ее аппетиты росли по мере их удовлетворения. Она жадно стремилась насладиться чувством беспредельной власти, которое возникало при виде налитого эрегированного пениса, выпиравшего под тканью дорогих брюк, и ей при этом было известно, что можно одним быстрым движением обнажить его, взять в руку — гладкий, трепещущий, горячий. Она вновь и вновь жаждала испытать удивительное ощущение, когда мужская рука, медленно изучающая ее тело, останавливается на клиторе, набухшем и влажном, ожидающем пульсирующей, сжигающей ласки. Она жаждала восторженного ожидания, длящегося почти до боли, пока новый любовник не раздвинет членом ее нижние губы и она наконец не ощутит, каков он там, весь до конца в ней.
Ее сексуальное напряжение достигало по временам такой силы, что иногда, между уроками в школе Кэти Гиббс, она проскальзывала в дамскую комнату, запиралась в кабинке и, помогая себе пальцем, достигала быстрого, тихого и так необходимого оргазма. Отношения с Греггом постепенно улучшались.
Билли получила семь предложений от «девяток» выйти замуж, но она их не любила, и, как это ни печально, их пришлось заменить. Было бы нечестно водить их за нос после того, как они заявили о своих благородных намерениях. За тот же период Джессика получила двенадцать предложений, но обе решили, что их успехи равны, потому что Билли делали предложения только мужчины выше ста восьмидесяти сантиметров, а невысокой Джессике было предоставлено гораздо более обширное поле деятельности.
Как бы то ни было, к концу весны, когда Билли приближалась к выпуску из школы Кэти Гиббс, они решили, что год выдался очень хороший. Урожайный. Стояла весна 1963 года, президентом Соединенных Штатов стал Джек Кеннеди, и Билли, готовясь к собеседованию при приеме на работу, по настоянию тети Корнелии отправилась в шляпный салон Бергдорфа Гудмена, и заказала себе элегантный «пирожок» у Хэлстона, любимого модельера Джекки Кеннеди. «Я хочу выглядеть умной, энергичной, работоспособной и шикарной, но не слишком шикарной», — уверенно проинструктировала она шляпника.
Год, проведенный в школе Кэти Гиббс, отличавшейся суровой дисциплиной и высоким уровнем подготовки, плюс погружением в бесконечное разнообразие скрытых возможностей своего тела, завершил процесс превращения, начало которому было положено в Париже. Билли оставалось еще пять месяцев до двадцать первого дня рождения, однако по внешнему виду и речам ей уверенно можно было дать все двадцать пять. Может, причиной этому был ее рост, может, осанка — она держалась, словно балерина, ожидающая выхода на сцену, а может, неосознанный аристократический бостонский акцент, почти неза- метный, но так до конца и не устраненный в «Эмери», Париже и Нью-Йорке. Не исключено, что дело было и в ее манере носить одежду: Билли выделялась в любой толпе, как фламинго в стае нью-йоркских голубей. В общем, девушка она была представительная.
— Линда Форс? Ты хочешь сказать, что будешь работать у женщины? — с недоверием воскликнула Джессика. — Как ты можешь после всего, что я тебе рассказала о Натали Дженкинс?
— Прежде всего из-за денег. Она хорошо платит. Сто пятьдесят долларов в неделю. Это на двадцать пять больше, чем в других местах. Во-вторых, это гигантская корпорация с массой возможностей для продвижения по службе — все выше, выше, а потом уйти оттуда! Моя начальница близка к руководству. Она исполнительный помощник самого таинственного Айкхорна. Как бы там ни было, на собеседовании она понравилась мне, а я понравилась ей. Я считаю, иногда нужно слушаться внутреннего голоса.
— Ну что ж, не говори, что я тебя не предупреждала, — сказала Джессика с печально поникшим вдруг лицом.
В течение первых нескольких недель, которые Билли проработала на новом месте, просторный кабинет по соседству с кабинетом миссис Форс пустовал. Нью-йоркская штаб-квартира «Айкхорн Энтерпрайзиз» занимала три этажа «Пан-Ам-Билдинг», и из окна президентского кабинета на тридцать девятом этаже разворачивалась вся панорама Парк-авеню вплоть до подернутого дымкой Гарлема. Эллис Айкхорн путешествовал, инспектируя свои многочисленные филиалы. Его корпорация, структуру которой Билли только еще начинала постигать, охватывала несколько взаимосвязанных областей: землевладение, промышленность, лесоматериалы, страхование, транспорт, журналы, строительство, инвестиционные компании. Линда Форс ежедневно по нескольку раз вела с ним телефонные переговоры, иногда по часу, и после каждой беседы диктовала Билли огромное количество писем. Несмотря на то что сотни сотрудников деловито сновали туда-сюда, в кабинетах тем не менее стояло ощущение летней дремоты.
Однажды, когда миссис Форс не пришлось перекусывать за рабочим столом в ожидании очередного трансатлантического звонка, она пригласила Билли отобедать. Билли пришла в восторг. Ее очень интересовала начальница, кругленькая седеющая женщина пятидесяти с небольшим, не проявлявшая причудливой индивидуальности в одежде, но с первой минуты покорявшая ощущением спокойной властности. Билли замечала, что миссис Форс руководит с очаровательной застенчивостью. При этом она держала в руках весь обширный, сложный бизнес «Айкхорн Энтерпрайзиз», была на «ты» с президентами всех компаний Айкхорна, и в отсутствие самого Айкхорна ее слово бывало последним и неоспоримым. Она была женщиной, достигшей вершины социальной лестницы.
— Я сама окончила школу Кэти Гиббс, — улыбаясь воспоминаниям, сказала Линда Форс, когда они сделали заказ. — Как в аду, правда?
— Сущий ад, — вздохнула Билли, обрадовавшись, что подтверждаются ее соображения о том, как преуспеть в бизнесе. — Но оно того стоило, как вы считаете?
— Вне всякого сомнения! Трудно переоценить их заслуги. Они многое могут.
— Да, — пылко вздохнула Билли.
Миссис Форс задумчиво продолжала:
— Как подумаю, что за все время учебы я так и не сумела освоить Скоропись — просто преступление.
