Я покорю Манхэттен

весьма существенного момента: не из-за нее оставил Каттер умирать Зэкари там, в овраге. Сознание этого должно помочь ей сейчас обрести силы, как ни мучительны продолжающие терзать ее вопросы.

— Ну, Мэксим, — еще раз спросила она, — так ты согласна?

Голова Мэкси кружилась, словно она только что завершила восхождение на горную вершину и теперь вдыхает разреженный пьянящий воздух гор. Перед ней нет ничего, кроме сияния манящей перспективы и неохватности горизонта, обступающего ее со всех сторон. На какое-то мгновение она застывает в неподвижности, ослепленная этой неземной красотой. Но тут же заставляет себя спуститься на землю — к реальности.

Перед ней возникла иная перспектива: каждый день она является сюда, в отцовский офис, чтобы отвечать на все возникающие вопросы, удовлетворять все предъявляемые компании требования, разрешать многочисленные проблемы — словом, нести груз той тяжелой ответственности, которая неизбежно ложится на плечи любого, кто стал бы во главе «Эмбервилл пабликейшнс».

Мэкси неожиданно поняла, что заранее не может себе даже представить, как все это будет выглядеть на самом деле. Точно так же она не представляла, что получится из ее затеи, когда она дерзко потребовала от Каттера отдать ей на откуп дышавшую на ладан «Индустрию одежды». Разве знала она тогда, что это такое — из месяца в месяц печатать «Би-Би»? А сейчас — возглавить «Эмбервилл пабликейшнс»?..

— Да, мама! Согласна! — Она произнесла эти слова от всего сердца. Что ж, она действительно хотела этого и знала: того же хотел бы сегодня и ее отец.

— Вот и прекрасно. Я рада, Мэксим. Очень рада. Я бы никогда не стала предлагать тебе эту работу, не будучи убеждена, что ты с ней справишься. — Лили говорила внешне спокойно, но в словах ее угадывалась глубокая нежность. — Продажа «Эмбервилл» была вполне реальной. Она и сейчас остается таковой. Но мне не хотелось бы, чтобы компания перестала быть собственностью нашей семьи. Мне однажды сказали, что в жертву «Эмбервилл» я принесла собственную жизнь. Что я лишилась свободы, поскольку вынуждена была постоянно помогать твоему отцу, освобождая его от всех забот, кроме одной — руководства делами компании. И я даже поверила такой оценке своей жизненной роли, считая, что меня лишили права первородства, что бы это слово ни означало. — Лили сделала небольшую паузу, как будто давая себе время осмыслить сказанное.

— Отец верил в тебя, — воспользовавшись паузой, вставила Мэкси. — Иначе он не передал бы именно тебе управление своей компанией. Он никогда бы не поступил так, если бы считал, что эта ответственность тебе по плечу.

— Не знаю, по плечу или нет, Мэксим, но за последний день, признаюсь, я много передумала. Куда больше, чем за долгие годы своей жизни. Сейчас я твердо знаю: журналы «Эмбервилл» сделали мою жизнь богаче. То, что я была частичкой этих изданий, стало важной частью моего существования. Настолько важной, что я не могу позволить себе продать их посторонним людям. Я просто не смогу вынести, что они уйдут из «Эмбервилл пабликейшнс» в чужие руки. Я горжусь всеми этими журналами, Мэксим. Чертовски горжусь! И хочу, чтобы они стали еще лучше, чем прежде…

— Мама! — прервала ее Мэксим. — А ты представляешь…

— Представляю. И вполне реально. Все нынешнее утро я провела с Пэвкой. Я знаю теперь все то, что совершалось от моего имени, но без моего ведома. Такого больше не повторится. Никогда. Постыдные распоряжения отменены — все до единого. Никаких новых распоряжений я не отдавала. Мне необходимо было знать, что ты ответишь. Отныне отдавать приказы будешь только ты. Пэвка, конечно, не оставит тебя одну, но полагаю, что тебе нужно будет самой завоевывать доверие и поддержку старой редколлегии. Некоторые из этих, людей наверняка встретят тебя с неприязнью. Учти, вмешиваться я не собираюсь… но ты всегда можешь использовать меня в качестве… манекена. Да-да, манекена, я очень хорошо смотрюсь.

— Перестань, мама! Что ты такое говоришь! — запротестовала Мэкси. — Ты же отказалась от карьеры примы-балерины! А ведь, подумай, ты вполне могла ею стать.

— Вовсе не обязательно, — пробормотала Лили, загадочно улыбнувшись каким-то своим мыслям. — Вовсе не обязательно. Я никогда точно этого не узнаю, мне никогда не придется узнать. Может, в этом-то как раз все дело? — Она тряхнула головой, возвращаясь мыслями из прошлого в настоящее. — Как бы там ни было, но никто никогда не мог сравниться со мной по части украшения витрин. И, думаю, не сможет. Витрина необходима каждому окну — иначе это будет всего лишь голое оконное стекло, и больше ничего. Так что, помяни мое слово, не пренебрегай оформлением витрины, не забывай о манекенах.

Лили обращалась к дочери вполне деловым тоном, но выражение овального лица больше не казалось проницательным, а в серо-зеленых глазах с проблеском голубизны читалась неизбывная печаль. В ее взгляде светилась вся мудрость, которую она так долго скрывала. Мудрость, которой она сейчас делилась с Мэкси, впервые в жизни по-настоящему ей доверившись.

— Знаешь, Анжелика мне как-то сказала, что отец говорил ей, будто она единственная из всей семьи, у кого есть способности к издательскому делу, — в свою очередь поделилась с матерью дочь.

— Ну, здесь он явно ошибся… Зэкари Эмбервилл тоже ведь мог ошибаться. Да что там, даже я — и то иногда ошибаюсь, — заключила Лили с еле заметной улыбкой, в которой облегчение от сделанного признания соперничало с иронией.

— Твоя беда, мама, в том, что ты хочешь, чтобы последнее слово всегда оставалось за тобой, и по любому вопросу, — заметила Мэкси.

— Так же, как и ты!

— Вот именно. Как и я. Господи, да поцелуй же меня, мама!..

— Послушай, Тоби, — обратилась Мэкси к брату, — ты не будешь очень переживать, если мы с Анжеликой переберемся с твоей верхотуры куда-нибудь в другое место? Теперь, когда с работой у меня все вроде бы в порядке и деньги я получаю исправно, квартплата больше не проблема. Мне не надо ничего особенно роскошного, просто немного попросторнее, чем здесь. Ну и, конечно, встроенные шкафы и место и для Анжелики и тех немногих безделушек, которые у меня есть.

— «Немногих»? Ну, знаешь, «немного» и ты — понятия не совпадающие, — тут же отреагировал Тоби.

— Раньше. А сейчас все будет по-другому, — не уступала Мэкси. — Ты же знаешь, что с аукциона так ничего и не продали. Даже мебель — и ту не смогли пока продать. Я решила обходиться лишь самыми любимыми из своих вещей. Сейчас я научилась жить без всех этих предметов роскоши, так что попытаюсь перейти на более скромный образ жизни… Оставлю парочку-другую антикварных вещиц, которые впишутся в интерьер моей новой квартиры, — и все. Конечно же, мне будет необходим первоклассный дизайнер…

— Избавь меня от планов своего обустройства! — взмолился Тоби. — У тебя, слава богу, есть для этого Людвиг и Бицет, с ними и обсуждай. По-моему, они всегда и занимались твоим декором?

— Да, до сих пор так и было. Но сейчас я созрела для перемен.

— Но разве не безумие браться за работу, которая потребует от тебя всей жизни, и одновременно заниматься переустройством нового жилья?

— Ну, так бы я вопрос не ставила, — возразила Мэкси.

Тоби полулежал на своем любимом стуле, задрав ноги, и его раненая рука висела на перевязи, на которую Инди, безжалостно орудуя ножницами, не пожалела одну из столь обожаемых ею вышитых наволочек, хотя Мэкси и пыталась предложить ей для этой цели любой из своих шарфов.

— Так или иначе, — заключила она, — нам все равно надо перебираться. Кризис окончился. Больше всего пострадает Анжелика, поскольку ей у тебя очень нравится. А ее «войску» нравится твой бассейн.

— Было бы неплохо, если бы ее «воины» приносили с собой каждый по полотенцу. Но они почему-то их всегда забывают, — задумчиво заметил Тоби.

— Если честно, то мне тоже не слишком хочется от тебя уезжать, — произнесла Мэкси, пропустив слова брата мимо ушей. — Здесь наверху так уютно. А те объедки, которые нам перепадают, гораздо вкуснее, чем сами блюда… А насчет моей работы ты совершенно прав. Врагу не пожелаешь. Да у меня даже не остается времени, чтобы заниматься поисками приличного жилья. И не будет оставаться, пока я как