– Но зачем, зачем вам надо было встречаться со мной, ведь прошло столько лет? – сказала Джастин как могла равнодушно. Она пыталась, но не могла забыть слова, которые он сказал Тинкер несколько минут назад, слова, исполненные такой горечью и болью, что у нее сердце разрывалось.
– Вы – мое дитя. Я не знал о вашем существовании, но, когда узнал…
– Где вы были, когда я родилась? – Она должна была задать ему этот вопрос, хотя бы в память о покойной матери, что бы ни говорил Эйден.
– Так далеко от вашей матери, как только мог. Я был презренным трусом. Без стыда и совести. Я был тогда молод, но нет мне оправдания. Никакого. И этого уже не изменить.
– И все же вы хотели меня увидеть? Почему? Чтобы рассказать мне о том, что я уже знаю?
– Я надеялся…
– Вы надеялись?
– Знаю, я не имею права ни на что надеяться. И все же, признаю, как это ни глупо, но я надеялся. Я надеялся на то, что, быть может, у меня есть шанс познакомиться с вами, узнать, счастливы ли вы…
Некер беспомощно покачал головой – он никак не мог найти нужные слова.
– Я хотел дать вам… Что я мог дать вам? Дать вам хоть что-нибудь, сделать вас счастливой, если вы несчастны, просто узнать, какая вы, спросить, не перестали ли вы из-за меня доверять мужчинам, объяснить вам, что не все мужчины такие негодяи и не стоит судить о них по мне, хотел…
– Сыграть роль отца, – медленно сказала Джастин.
– Да! Именно так! Сыграть роль отца! Глупая идея, но – тем не менее. Признаюсь, играть роль отца, иметь дочь, быть отцом собственной дочери – ты представить себе не можешь, как я хочу этого, как мечтаю об этом… даже сейчас. Но я наконец все понял. Если ты не хочешь иметь со мной ничего общего, Джастин, – что ж, я приму это. И больше не буду тебя беспокоить.
– То есть решение за мной?
– А ты сомневаешься?
– Нет, не сомневаюсь, но… но уже слишком поздно.
– Я не понимаю.
– Я хочу… хочу сыграть роль дочери, – сказала Джастин едва слышно. – Не спрашивай, почему. Просто хочу.
– Джастин…
– Я просила не спрашивать, почему, – сказала Джастин, с трудом сдерживая слезы.
– Не буду. – Некер старался держать себя в руках. – Больше ни слова об этом. Но показ заканчивается через несколько минут, и мне надо будет объявить, кто станет лицом «Дома Ломбарди».
– Ты? А не Марко?
– Марко? Никогда! – презрительно ответил Некер.
– Ну и?
– Джордан и Эйприл. Обе. Ты довольна?
– На равных условиях?
– Естественно.
– Ты войдешь в историю!
– Нет, это они войдут в историю.
– Бедняжка Тинкер. – Джастин посмотрела на спящую девушку. – Я слышала, что она сказала про «Богиню» – по-видимому, этот подлец дал ей какой-то наркотик. Но она не создана для подиума. Простить себе не могу, что отпустила ее в Париж… Я знаю, что не могла бы ее остановить, но я должна была быть здесь и следить за ней. А я, я боялась тебя…
– Прекрати, Джастин, прекрати немедленно, – строго сказал Некер. – Этот сценарий не переписать. А сейчас – оставайся здесь, с Тинкер. Я пришлю тебе на помощь Фрэнки, а сам объявлю победительниц и вернусь, как только смогу.
– Любишь командовать? – с вызовом спросила Джастин.
– У тебя есть предложения?
– Пожалуй… нет.
– Итак?
– Я не хотела сказать, что это плохо – уметь командовать. Знаешь, Жак, – или как ты хочешь, чтобы я тебя называла? – хватит спорить, у тебя сейчас других дел полно. Слышишь, они аплодируют, невеста, наверное, уже вышла на подиум. Это овация! Умоляю тебя, иди скорее!
Жак Некер встал, обнял Джастин, и слезы текли по его лицу.
– Значит, ты считаешь, что я люблю командовать, да, дочка? Тогда зови меня папой. Один- единственный раз я прошу, чтобы последнее слово осталось за мной. Больше это, наверное, никогда не повторится.
27
– Доброе утро, мсье Ломбарди! Какой успех! – Секретарша Некера захлебывалась от восторга – еще бы,
