наполняло множество только что распустившихся весенних цветов: на столах стояли корзины с бледно- желтыми жонкилиями, нарциссами и благоухающими желтыми и белыми фрезиями, в горшках, по обеим сторонам растопленного перед ее приходом камина, красовались белоснежные азалии. Закрыв глаза и сбросив туфли, Билли постаралась расслабиться, вдыхая теплый ароматный воздух, но, несмотря на усталость, тело отказывалось от предлагаемого отдыха, а мысли неизменно возвращались к одному — к тому, что произошло между ней и Вито.
С того самого утра после приезда Джиджи Билли старательно избегала каких-либо намеков на его прошлое отношение к девочке. Какой толк пускаться в бесполезные разговоры и выяснять, что он мог бы для нее сделать и чего не сделал. Она вынуждена была признаться себе — и частично этим объяснялось ее молчание, — что тогда в «Грезах» ее, мягко говоря, занесло. Ни шампанское, ни даже те вынужденные два дня, в течение которых Билли не могла поделиться с ним своей тайной радостью, не извиняли ее поведения: она должна была сказать Вито о ребенке раньше, чем всем остальным. Но разве это что-нибудь изменило бы? — спрашивала она себя уже в сотый раз. В тот вечер, когда они вернулись домой, он выразил положенную радость по поводу ее беременности, но, увы, для нее это прозвучало всего лишь как пустые слова. Она сама не знала, чего ждала от мужа, с горечью думала Билли. Вито по характеру такой непредсказуемый: он мог бы плясать от радости или заплакать, или… да что угодно, но только не произносить этих формальных слов. И с тех пор он был так занят, что возвращался домой практически только к ужину, когда они с Джиджи садились за стол. Несколько раз он не приходил и к ужину, ссылаясь на неотложные встречи со сценаристами, агентами и другими нужными людьми. Затем он, как правило, садился за телефон в своем кабинете и звонил тем, с кем не успел переговорить в течение дня. Его работа или то, что он называл «быть в процессе», казалось, свелась к бесконечным телефонным разговорам, за одним следовал другой, эти разговоры прерывались лишь встречами, которые, в свою очередь, порождали новую серию телефонных звонков, во время которых он договаривался о следующих встречах. Когда в последний раз они могли спокойно побыть вместе? — пыталась вспомнить Билли как раз в тот момент, когда Вито вошел в комнату.
— Я не ожидала тебя раньше восьми, — удивилась она.
— Агенту Редфорда надо было успеть на самолет, — объяснил Вито. — Хочешь выпить? — И он направился в буфетную.
— Нет, спасибо. От алкоголя у меня начинает болеть голова. Да и доктор не советует. Как дела с картиной?
— Пока все в порядке. Радоваться еще рановато, но почти уверен, что заполучил Николсона и Редфорд вот-вот даст согласие. Сейчас как раз обсуждается распределение прибыли, так что фактически это уже вопрос денег, и я готов дать им то, что они заслуживают, просто не хочу сразу соглашаться. И, конечно, обоим не терпится узнать, кто же будет играть главную женскую роль.
— И кто же? — поинтересовалась Билли, хотя знать ей это абсолютно не хотелось. Единственное, чего ей хотелось, — это не чувствовать такой смертельной усталости, избавиться от постоянной тошноты, которую она ощущала теперь не только по утрам, хотелось, чтобы Вито спросил, как она себя чувствует, хотелось, чтобы исчезла меду ними эта неестественная холодная вежливость, хотелось, даже несмотря на усталость, чтобы они собрались и поехали бы в гости — лишь бы не продолжать этот формальный обмен новостями, когда они вдвоем сядут ужинать. Джиджи сегодня ночевала у подруги — самой близкой из ее пяти — а может, пятнадцати? — новых лучших друзей.
— Может быть, Фэй Донауэй или Джейн Фонда, — ответил Вито, — либо Мерил Стрип. Пока не будут подписаны контракты с актерами на главные мужские роли, не хочу даже разговаривать с их агентами, но уверен, что смогу получить, кого захочу. Вопрос в том, кто больше подойдет на роль жены для Редфорда?
— Да, проблема, — согласилась Билли, считая, что на самом деле не подходит никто из названных им актрис. Вито же заботило только, чтобы это была одна из крупнейших звезд кино. Но, с другой стороны, разве это имеет значение? Совершенно очевидно, что в фильме «Какими мы были» Стрейзанд меньше всего подходила на роль жены для Редфорда, а Билли тем не менее после фильма рыдала в три ручья.
— Может быть, Стрейзанд? — предложила она, изображая заинтересованность.
— Стрейзанд! — Вито со стуком поставил стакан. — Боже мой, Билли, ты что, не читала эту проклятую книгу? Редфорд женится на девушке из своего окружения, она должна быть большей американкой, чем он, если такое возможно, конечно. Стрейзанд! Скажешь тоже!
— Я пошутила.
— Черта с два ты пошутила, — обиделся он. — Ты даже не слушаешь.
— Ты прав. Наверное, я думала о чем-то другом, — холодно ответила Билли.
— И что ты хочешь этим сказать? Будто я сам не вижу.
— Не видишь чего, Вито?
— Что ты сидишь здесь и дуешься на меня, — в голосе его вдруг послышалась злость. — С тех пор, как приехала Джиджи, ты раздуваешь в себе обиду, лелеешь ее. Вито Орсини — ужасный отец, Вито безответственный, Вито бессердечный, Вито плохой, надо спасти его бедную, несчастную дочь, и вот, взмахнув волшебной палочкой, ты превращаешь ее в принцессу. Вито такой-сякой, потому что не бросил все на свете, не потерял голову и не распустил слюни, хотя обязан думать только о тебе и о твоей беременности, известие о которой должно потрясти весь мир; Вито наверняка будет ужасным отцом твоему ребенку, таким же ужасным, каким был и для Джиджи…
Так вот, значит, в чем дело, подумала Билли. Могла бы догадаться. Он чувствует свою вину и теперь обращает это против нее. Внезапно ее усталость исчезла, и она выпрямилась.
— Я все поняла, Вито, — сдержанно произнесла Билли. — Можешь больше не продолжать, не стоит тратить энергию. Ты и представить не можешь, как смешно и нелепо то, что ты сказал.
— Это ты не можешь взглянуть на себя со стороны. — Задетый ее словами, он заговорил еще громче. — Ты почему-то воображаешь, что сначала ни свет ни заря можешь визжать на меня, обвинять, а потом две недели относиться ко мне с прохладцей, разговаривать в эдаком спокойно-снисходительном тоне, будто ничего не случилось: все хорошо, жизнь продолжается. Так вот, хочу сказать тебе кое-что. Я этого не потерплю! Я не намерен с этим мириться! Я не хочу больше так жить!
— У нас небольшая истерика? Почему бы тебе не броситься на ковер и не подрыгать ногами? — Встав, Билли окинула его ледяным взглядом. — У меня нет желания разговаривать с тобой в таком тоне.
— Нет, мы поговорим сейчас, так что сядь, черт тебя возьми! — И вне себя от ярости Вито силой заставил ее сесть. — А теперь ты выслушаешь меня. Я не обязан перед тобой извиняться. Я все тот же, каким был, когда мы познакомились, с тех пор ничего не изменилось, и я отказываюсь извиняться за свои прошлые поступки. Существуют объяснения — не извинения, а объяснения, — которые я мог бы тебе дать, чтобы ты наконец поняла, почему я не был Джиджи идеальным отцом, но ты никогда об этом не спрашивала, даже не дала мне возможности объясниться. Зачем? Ты моментально сделала свои суровые выводы и, как пожарник, бросилась спасать ее, заботиться о ней, облизывать ее, превращать в своего ребенка…
— Извини, что перебиваю, но это просто…
— Заткнись, я еще не закончил. Итак, ты беременна. Со мной не посоветовались, не спросили, что я по этому поводу думаю. Ну ладно, прекрасно. Когда ты захотела ребенка, тебе даже в голову не пришло узнать мое мнение, это для тебя нормально. Все, что ты хочешь, ты получаешь, это твой девиз. Я попробую быть хорошим отцом, но и ты по крайней мере постарайся поверить мне. Мне не понравилось, что я узнал об этом после всех. Ладно, черт с ним, что сделано, то сделано. Не перебивай! Но я хочу, чтобы ты поняла, больше того — настаиваю, чтобы ты поняла, что твоя беременность не означает, будто все остальное в моей жизни становится неважным. Вот здесь ты глубоко ошибаешься, Билли.
— Вито, я думаю…
— Замолчи, я еще не договорил! — заорал он. — Мне предстоит сделать фильм. «Стопроцентный американец» должен стать гвоздем сезона, большой картиной, самой главной из всех, что будут выпущены в этом году. С первых дней, как я начал заниматься этим делом, я боролся за такой шанс. И я вынашиваю этот фильм точно так же, как ты вынашиваешь своего ребенка — двадцать четыре часа в сутки, я так же поглощен им, как ты своей беременностью. Вот и все. Любой в моем положении вел бы себя точно так же, поэтому ты должна смириться с этим и перестать требовать, чтобы к тебе относились как к священному
