пиджак и черные туфли на плоской подошве. В ее представлении это был не лучший наряд для торжественной церемонии, но Бен просил ее во время процедуры надеть изумрудные серьги на счастье, и она не могла придумать ничего другого, чтобы было просто и строго, так чтобы огромные изумруды не выглядели нелепым дополнением. Серьги и серебряный доллар лежали у нее во внутреннем кармане сумочки, поскольку Бену не хотелось таскать их с собой, пока он будет ходить по доку.
Журналисты, разместившиеся в «Гритти», собрались за столиками на большой плавучей платформе перед отелем, огороженной резными деревянными перилами и украшенной розовой геранью в горшках. Это был единственный в своем роде ресторан, расположенный на верхней оконечности Большого канала, где в открытом зале под полосатым навесом подавали самый дорогой в Венеции ленч. Проход, идущий по платформе, соединял парадную дверь отеля с узким мостиком, спускающимся к небольшому причалу, где всегда стояли самые разнообразные лодки.
Под шутливые приветственные возгласы к причалу «Гритти» пристал заказанный речной трамвай. Большинство журналистов охотно остались бы в Венеции, но правила игры надлежало соблюдать, а потому все были готовы исполнить возложенную на них роль почетных гостей верфи. Все поспешили занять лучшие места в носовой части трамвайчика, откуда открывалась потрясающая панорама.
Джиджи и Бранчи, стоя в стороне, наблюдали за тем, как заполняется пассажирами наружная палуба пароходика. Бранчи сказал, что сядет внутри: там будет не так тесно и к тому же никаких сквозняков. Отец и Саша махали Джиджи, призывая ее присоединиться к ним, но не могла же она бросить Бранчи одного, тем более что толпа уже несла их к трапу.
Наконец проход освободился, и Бранчи ступил на зыбкий трап. Он уже приготовился ухватиться за руку матроса, который стоял у поручней, помогая пассажирам взойти на борт, и в этот момент внезапно возникшей на канале волной трап и паром бросило в противоположные стороны, так что между ними образовался зазор фута в три.
Будь у журналиста длиннее ноги и лучше реакция, Бранчи бы без труда перепрыгнул на борт. Но этого не произошло. Он не достал до протянутой ему руки и свалился в канал; вода тут же сомкнулась у него над головой, оставив плавать на поверхности только длинные концы его шарфа.
Не прошло и нескольких секунд, как бедолагу выудили из воды.
— Я так и знал, что все этим кончится! — возвестил он, как только обрел дар речи. Его доставили в отель, и он поспешно вытер лицо и волосы первой попавшейся под руку скатертью. — Как минимум гепатит, плеврит, пневмония, двусторонняя пневмония и нефрит, будь проклят этот город, дважды проклят, двойной гепатит — А и Б одновременно, хорошо еще, если домой попаду живым… Я подам в суд на этот город… на Бена Уинтропа… на его идиотскую затею… Немедленно уезжаю из этого рассадника… сейчас же… вот только обсохну…
— Бранчи, Бранчи, успокойтесь, выпейте коньяку, — хлопотала вокруг него Джиджи, с тоской глядя вслед отплывающему пароходику, уносящему с собой Сашу, Вито и толпу журналистов.
— Выпить?! Вы меня убить хотите? Мне в рот могла попасть вода, с волос течет мерзкая помойная жижа… дохлые кошки, дохлые крысы, канализация… срочно в душ! Дезинфекция — вот что мне сейчас нужно! Ну же, проводите меня в номер. Позвоните менеджеру, пусть принесут антибиотики! — Бранчи замахал щуплыми ручками и, сопровождаемый Джиджи, а также носильщиками и двумя портье, зашагал к себе в номер.
Там он первым делом принял душ, трижды намылился с ног до головы, вытерся насухо, наглотался таблеток и заглотнул две порции виски.
— Ах, Бранчи, никогда себе не прощу! — воскликнула Джиджи голосом, полным раскаяния. — Это я во всем виновата.
— Виноват Бен Уинтроп с его дурацкой церемонией в доке, я сразу сказал, что это глупая затея, обычное тщеславие, вот что это такое. Гордыня. Серебряный доллар, чтоб я провалился! Дайте-ка мне еще виски. Только ради бога без льда, лед — это смерть, ведь он из той же воды. Зато алкоголь, если принять его сразу, говорят, может убить микробы. Я, конечно, в это не верю, но попробовать можно.
Джиджи налила ему полстакана виски и в тревоге смотрела, как он его осушает.
— Вам не лучше?
— Завтра узнаем, если я вообще проснусь. Очередная жертва Уинтропа, вот кто я такой, — злобно произнес Бранчи. — Как Мюллеры. Не надо было мне приезжать, не послушал внутреннего голоса.
По всему было видно, что в пьяном виде Бранчи будет не из приятных собеседников. Джиджи мысленно прикидывала, есть ли у нее шансы поспеть на вокзал раньше речного трамвайчика, если она возьмет быстроходную лодку. Похоже, времени у нее достаточно, ведь прогулка на трамвайчике планировалась неспешная, дабы насладиться красотами Большого канала. «Интересно, что он имеет в виду под „жертвой“, — подумала она, поправляя Бранчи подушки.
— Вы о Мюллерах знаете? — с трудом выговаривая слова, спросил Бранчи. — Уверен, что нет. Могли бы, конечно, поинтересоваться, но я уверен, что вы ничего не знаете. Никто не знает — только Мюллеры и я. — Он натянул одеяло до подбородка и уставился на Джиджи.
— Это те, что владели «Детским раем»? — спросила она. — Конечно, знаю. Я работаю с их представителем — Джеком Тейлором.
— Это он вам сказал? — выпалил Бранчи воинственным голосом, приподнимаясь.
— Кто? Джек? Что сказал?
— Что он является их представителем? Бьюсь об заклад, он вам наговорил, что Мюллеры все еще владеют долей в бизнесе? И вы ему поверили? Ха! Еще одна жертва Уинтропа, вот вы кто. Уверен, что вы ни одного Мюллера в глаза не видели, ведь так? Угадал?
— И что с того? — возмутилась Джиджи. — Они все перебрались в Сарасоту. Какая разница? Джек представляет Мюллеров, уж я-то знаю — все-таки идея «Волшебного чердака» принадлежит мне! С того самого момента я и работаю с Джеком.
— Неплохая идея, между прочим. Умница девочка, отличный маркетинговый ход. Уинтроп поглотил их бизнес — все магазины до единого, не оставил Мюллерам даже возможности частичного выкупа. Бедняги Мюллеры. Лишились всего, обанкротились. Живут в Сарасоте по одной простой причине — у них там есть дом. Уж не по своей воле, поверьте мне. Он стервятник — этот молодой Уинтроп, обсосал их косточки добела. Я сейчас чихну.
Джиджи поспешно протянула ему пачку бумажных салфеток.
— Бен не дал им возможности выкупа? Что за чушь! Да он спас их фирму!
Бранчи едко ухмыльнулся.
— Не хотите верить — не верьте, милочка. Джек Тейлор подчиняется Бену Уинтропу и получает от него зарплату, он человек Уинтропа — на все сто. Это нормально, я его не виню, он хороший работник. Но Мюллеры начинали с нуля, они были первыми арендаторами Уинтропа и исправно платили ему хорошую ренту на протяжении пятнадцати лет, он мог бы оставить им хоть маленький кусочек пирога, я так полагаю. Всем хватило бы, но не в традициях Уинтропа с кем-нибудь делиться, он заставил их признать себя банкротами. Мюллеры пали его жертвой, теперь-то вы не станете с этим спорить?
Джиджи почувствовала, как в комнате сгущается воздух, словно за окном нависли мрачные тучи.
— Жертвы? — повторила она, и к горлу подступила тошнота. — Впервые слышу, чтобы кто-то критиковал этические нормы Бена.
— Он умеет заметать следы. Люди говорят только о том, что знают. Еще Сенека писал: «Удавшееся преступление именуется добродетелью» — и с тех пор ничто не изменилось. Стало даже хуже. Молодой Уинтроп — это предмет моего особого интереса. Держу руку на пульсе, слежу за его деяниями, иду следом, расспрашиваю, добываю материал. Он стервятник, а я — ястреб. Никто не знает Уинтропа лучше меня. Дождитесь, пока выйдет моя книга, тогда сами увидите. Он произвел десятки махинаций, чтобы завладеть земельными участками, подкупая чиновников. Взятки, какие вам и не снились, дорогуша, и все — шито- крыто, никто ничего не слышал… Надо только знать, где искать и с кем говорить. Он умен, голыми руками его не возьмешь, но я давно за ним наблюдаю. И я знаю правду, а когда закончу книгу, ее узнают все. Скоро я его разоблачу, но пока держу все это в секрете, это мой материал, ни у кого его нет, и Бен Уинтроп станет моей сенсацией. Не следовало мне говорить с вами об этом… Или, к примеру, Северини… Подайте-ка мне стакан, дорогая. Знаете, а эта штука, оказывается, действует…
— А что Северини?
