Она отвела ото рта прядь волос. Ветер задувал в боковое стекло. Роман, ведя машину, закурил, стряхивал пепел в оконце.
– Я знаю, что ты ничего не боишься, смелая моя. Носишь револьвер в сумочке.
– Ты рылся в моей сумочке?!.. – Она притворно ударила его нотами по спине. – Ах ты негодник...
– Я не рылся. Это Игнат рылся. Он-то мне все и открыл.
– Приеду – Игнату уши надеру. Будет знать, как в материных сумках копаться! Это же не раскопки, Роман, ну честное слово!..
Он, дождавшись зеленого светофора, повернул машину на Никитскую.
– Не дери ему уши, строгая мать. Он же маленький еще.
Она откинула голову с тяжелым пучком волос на спинку машинного кресла. Закрыла глаза. Дремала. Музыка все еще звучала в ней.
– Я вспомнил, – сказал Роман тихо. Гудки машин тоскливо кричали вокруг них, будто плакали звери. – Ты порвала майку, когда делала перевязку этой собаке Леону. На майке было написано: «SELENA».
