Господин Синклер, увидев настоящий Кремль, не удержался от восторга:
– Wonderful!!!
– И это ещё не всё! – услужливо радел барон. – Прошу вас в дом! Не обращайте внимания, что гостей слишком много… Ничего не поделаешь: светские увеселения – неотъемлемая часть столичной жизни.
Синклер со знанием дела кивнул и последовал за бароном.
Степенно шествуя по первому этажу, англичанин беспрестанно вращал головой и повторял лишь одно: «Wonderful».
Гости, разгорячённые танцами и обилием напитков, покидали в это время зал, разбредаясь по дому: мужчины направлялись в курительную, а дамы – в зимний сад, где их обещали угостить изумительным десертом.
Господин Синклер, нисколько не смущаясь, кланялся всем встречным дамам подряд, дамы отвечали ему томно-усталыми улыбками. На появление в доме очередного незнакомца практически никто не обратил внимания.
На одном из пролётов лестницы фон Нагель и Синклер неожиданно столкнулись с изрядно опьяневшим от вина и женских прелестей хозяином дома. Госпожа Кшесинская, державшая его под руку, тотчас защебетала:
– Ах, простите, Павел Христофорович! Мой папенька неисправим! Вот, опять прислал своего доверенного! Право, даже не знаю, что могло случиться…
Эйлер понимающе кивнул, и прелестница продолжила:
– Вы позволите покинуть вас ненадолго и переговорить с ним?
– Разумеется, сударыня! – Эйлер запечатлел долгий поцелуй на руке Елизаветы чуть выше локтя – там, где заканчивалась ажурная перчатка.
– Я скоро вернусь к вам, – пообещала красавица. – Кстати, а не отыщется ли в доме места, где мы могли бы уединиться? – кокетливо взмахнула она ресницами.
Эйлера пробила подзабытая дрожь нетерпеливого желания.
– Я буду ждать вас на втором этаже, в спальне, – шепнул полковник на ухо чаровнице, но тут же спохватился: – Но как же ваш жених, барон фон Нагель?
Кшесинская улыбнулась.
– Не беспокойтесь. Под каким-нибудь предлогом отправлю его в гостиницу, где мы остановились…
Полковник, ещё раз страстно взглянув на собеседницу (сейчас ему было уже всё равно, сколько у неё женихов; он страстно желал эту женщину!), устремился на второй этаж.
Елизавета облегчённо вздохнула.
– Простите, господин Синклер, что заставила вас ждать!
Синклер кивнул и по-журавлиному каркнул:
– Wonderful!
Фон Нагель поморщился: ему показалось, что отныне он будет ненавидеть английский язык до конца жизни.
Павел Христофорович влетел в спальню и, ощущая себя парящим на крыльях любви, приказал принести шампанского. Затем снял сюртук, развязал галстук и ещё раз посмотрел на подарок графа Бенкендорфа. Бриллианты заманчиво переливались…
– Не ожидал, что меня столь высоко ценят в Санкт-Петербурге… Удивительно. Но одновременно как приятно! Заколка «а-ля Бенкендорф»! – Эйлер счастливо засмеялся, и тотчас его мысли вернулись к Елизавете Кшесинской. – Ох уж эти женщины! Бедный фон Нагель! Ну, да и чёрт с ним! Я преподнесу урок этому молодому хлыщу! Я покажу, на что способны настоящие русские мужчины!
Полковник порывисто расстегнул рубашку, наполнил бокал шампанским и, стараясь ещё более разжечь свой пыл, залпом его выпил. Эффект, увы, оказался обратным: Эйлер тотчас упал в кресло, перед глазами всё поплыло…
Спустя пару дней к дому Павла Христофоровича Эйлера подъехала карета, а вслед за ней – крытый экипаж. Из кареты вышел господин Синклер. Вымолвив традиционное: «Wonderful!», он отдал своему камердинеру распоряжение разгружать повозку и заносить вещи в дом.
Привратник же господина Эйлера, увидев человека, пытающегося без спросу открыть ворота, выказал крайнее изумление:
– Сударь! Позвольте! Что вы делаете?! Вы явно ошиблись домом!
– No, no, no! – воскликнул господин Синклер и извлёк из саквояжа бумагу, щедро сдобренную гербовыми печатями. – Это есть my house! Я есть хозяин!
Растерявшийся привратник рысью бросился в дом и доложил дворецкому, что некий иностранец претендует на особняк их хозяина. Дворецкий едва не поперхнулся чаем.
– Что ты несёшь? – возмутился он.
– Да почём же мне знать? Бумага у иностранца выправлена, с печатями… А я в грамоте разумею плохо. Ты пошёл бы сам, разобрался бы, а?
Дворецкий облачился в ливрею и отправился к воротам, за которыми нарушители спокойствия заметно уже нервничали.
– Я есть хозяин этот дом! – надрывно заявил дворецкому англичанин.
Дворецкий, оглядев его с ног до головы, степенно ответил:
– Кажись, господин хороший, я вас припоминаю. Вы, ежели не ошибаюсь, на юбилее моего хозяина быть изволили, токмо прибыли опосля всех… Ну, так что у вас там за доку?мент?
Синклер через кованую ограду протянул дворецкому бумагу. Тот, прищурившись, принялся её вслух изучать:
– …Господин Синклер… эсквайр… приобрёл на Моховой улице дом… Надо же, и подпись Павла Христофоровича имеется… – удивлённо заключил он.
– Это что же теперь будет? А? С нами-то что? Неужто благодетель наш и нас запродал вместе с домом? – заволновался суетящийся рядом привратник.
– Что будет? – озаботился дворецкий. – А пёс его теперь знает, что будет… Барин-то сам по делам ведь служебным отъехал… Хотя странно всё… Вещи его в доме, ни о чём таком ни с вечера, ни утром не предупреждал…
– А с этим чего? Бумагой ведь казённой трясёт! Вдруг шуму наделает? – искренне переживал привратник.
– Ладно, открывай – пущай заезжает. А то и впрямь потом сраму на всю Москву не оберёмся…
Привратник покорно отворил ворота. Синклер, покрутив «журавлиной» головой, довольно крякнул и важно изрёк:
– Wonderful!
Камердинер англичанина тотчас начал распоряжаться: приказал слугам Эйлера разгрузить экипаж и внести поклажу в дом. Затем по-хозяйски прошёлся по всем комнатам и, выбрав для хозяина подходящую, принялся на едва понятном русском отдавать новые распоряжения.
Слуги ничего не понимали. Что происходит? Что за человек вторгся в дом их хозяина и устанавливает теперь здесь свои порядки?
Наконец, когда Синклер вошёл в кабинет Павла Христофоровича и, бесцеремонно усевшись за его рабочий стол, приказал выбросить все бумаги, дворецкий Эйлера не выдержал:
– Вы, любезный, извольте полегче! Чего расхозяйничались-то? Не стану я никакие бумаги выбрасывать!
Синклер округлил глаза:
– What? Я есть хозяин в этот дом!!! Вы все есть мой слюга!
Дворецкий, почесав затылок, задумался: «Стало быть, хозяин нас и впрямь продал вместе с домом… Но куда же он переехал без вещей и прислуги? Странно…»
Не желая более тратить времени на «наглого журавля», грамотный дворецкий отправился в свою каморку и отписал Павлу Христофоровичу записку:
