механические, с деревянными рамами и множеством колесиков и шестеренок. Когда станок начинал работать, колесики и шестеренки приходили в неистовое движение. Это было поинтереснее, чем соковыжималка для сахарного тростника!
Жена Бон Линя показывала нам образчики тканей, сотканных в мастерской ее дяди. Все они были блестящими и очень красивыми. Сам хозяин вынес показать кусок прекрасной парчи, которая была соткана еще по заказу королевского двора для выставки в Марселе, а потом показал куски тонкого газа, полупрозрачную в полосах ткань, и много всяких других — голубую, бледно-розовую, лазурную… Я подумал, что в этих тканях даже такой чернокожий урод, как Островитянин, и тот превратится в красавца!
Мы остались здесь ночевать. На следующее утро, едва затих крик петухов, жена Бон Линя разбудила нас, сказав, что пора возвращаться.
Возвращались мы пешком. На дорогу у нас ушло полдня. И где бы мы ни проходили, повсюду разматывали коконы, мотали шелк, ткали. Всюду стоял монотонный, непрерывный шум от работы ткацких станков и были развешаны на просушку мотовила с шелком. Каждый дом словно принарядился, чтобы встретить нас, приехавших сюда посмотреть на край шелка.
Мы вернулись в Хоафыок уже после полудня. Сестра была на кухне и хлопотала у плиты. Над котлом, накрытым крышкой, поднимался густой пар. Я уловил запах особенно ароматного сорта чая.
— Куда это столько? — спросил я сестру.
— Тебя встретить!
Она, конечно, шутила, наверняка у нас были гости. Но сестра продолжала утверждать, что и вправду делает все это специально для меня. Во всяком случае, на мою долю достанется самая большая чашка, кроме того, еще и вкусный, сваренный на пару рис. Все это я якобы заслужил за то, что помог жене Бон Линя справиться с шелкопрядом и коконами.
Я сообразил, что сестра хлопочет, помогая жене Бон Линя готовить угощение для тех, кто пришел помочь ей с шелкопрядом.
Сестра открыла дверцу буфета и вынула вкусно приправленные ломти мита — плода хлебного дерева.
— Бай Хоа говорил, что Островитянин и ты очень хорошо плаваете. Научишь меня плавать? Раз я в отряде самообороны, то должна уметь плавать. Согласен? — спросила она и потянулась еще за одной миской — на этот раз с засахаренной кукурузой.
Увидев мит и засахаренную кукурузу, я сразу сделался великодушным. Можно, конечно, поучить сестру плавать. Вообще-то засахаренной кукурузой объедаться не следовало. Но я отправил в рот кусок мита, зачерпнул пригоршню кукурузы и так, с полным ртом, принялся показывать сестре движения руками и ногами — учить ее плавать.
Теперь к Бон Линю пришли другие заботы. Нужно было занести в дом и поставить на место все, что из-за шелкопряда вынесли. Надо было навесить двери, вымести начисто сад и двор, поставить на свои места на кухне горшки, чугунки, котлы, вернуть взятые взаймы палки для рам, вымыть и вытрусить как следует все корзины, плетенки и крышки. А сколько еще самых разных мелких предметов предстояло теперь заново разложить, развесить, расставить по своим местам! Все утро во дворе слышалось поскребывание бамбуковой метлы, поскрипывание задевающих друг за друга корзин и плетенок.
Жена Бон Линя прибирала дом и двор не покладая рук. Вечером, уже после ужина, ей пришлось достать с чердака большую корзину и собрать туда последние коконы.
Во всех домах уже погасили лампы. Мы с Островитянином лежали на нарах в кухонной пристройке, когда услышали чьи-то уверенные шаги. Оказалось, это вернулся Бон Линь.
Едва войдя в дом, он спросил:
— Никак, с шелкопрядом управились?
— Мы уж ждали тебя, ждали, — заметила жена, направляясь в кухню, — да не дождались. Нa вот тебе твою долю!
— Значит, с шелкопрядом все в порядке. — Голос Бон Линя сразу повеселел. — А то я боялся, не управиться тебе одной!
Жена Бон Линя рассказала, как помогли ей соседи и как мы ездили в Фубонг продавать коконы.
— Ты знаешь, — радостно сказала она, — если вычесть все расходы, то получается, что шелкопряд дал нам…
Сколько он им дал, я не расслышал, потому что голос жены Бон Линя опустился до шепота.
— Очень хорошо, — сказал Бон Линь.
— Я просила Тхоа купить нам материи, сколько нужно, — настойчиво продолжала его жена. — Надо мальчикам сшить новую одежду, да и ты сшей себе новые брюки. Потом я еще хочу купить поросенка на откорм, да нужно отложить денег на выкуп за землю, мы ее по слишком низкой цене заложили. Ты меня слушаешь?
Бон Линь по-прежнему не отвечал.
Я открыл глаза и старательно таращил их, пытаясь что-нибудь рассмотреть в темноте. Кажется, Бон Линь совсем не слушал жену.
Странно, ведь он так долго отсутствовал и за это время дома столько всего произошло! Наверное, естественнее было бы, если бы он сейчас забросал свою жену вопросами. Но он вместо этого молчал и изредка, невпопад, поддакивал.
— Что с тобой? — спросила жена. — Может, опять кому-то в борьбе проиграл, что так опечалился? Не ходи ты больше на эти драки! Дождешься — это плохо кончится!
— Что? — очнулся Бон Линь.
— Говорю, проиграл борьбу кому-то?
— Да нет! Это все в прошлом. Кш теперь этим занимается, не до того!..
Бон Линь подсел поближе к жене и низким, показавшимся мне незнакомым, голосом спросил:
— Вот что! Ты не видела в эти дни Кыу Тхонга?
— Что случилось? Они вроде такие тихие оба, и он и она?..
— Родители тихие, да вот детище их… Только смотри никому не проболтайся: их сын чиновник Нинь — тайный агент, причем очень опасный.
— Ой! Что ты, быть того не может. Он такой сознательный! Помнишь, с какой речью выступал? «Пришел новый день, долой колонизаторов, которые драли с нашего брата три шкуры…»
— Специально так делал… А на самом деле он сотрудник охранки, это точно установлено.
— Выходит, он французский жандарм?
— Когда он еще учился в Хюэ, ему удалось проникнуть в Союз демократической молодежи. Делал вид, что работает с большим пылом, а на самом деле уже тогда был сотрудником охранки. С языка у него «демократия» да «независимость» не сходили. Недавно разобрали материалы французской охранки и обратили внимание на то, что многие донесения подписаны одними и теми же буквами: «И. А.». При проверке оказалось, что это псевдоним Ниня. Только что в Дананге мне показали его дело, такие охранка заводила на своих агентов. Там очень много разоблачающих его документов. Это крупная птица!
— Шпион проклятый! Наемный черт! — возмутилась жена Бон Линя.
— Сейчас французы вернулись в Намбо, вот и прихвостни их зашевелились. Нужно как можно скорей поймать этого Ниня. Ни в Дананге, ни в Хюэ его нет. Последний раз его видели здесь, у нас. А потом он куда-то исчез.
Голос Бон Линя опустился до шепота, и я еле разобрал несколько слов:
— Хоак из рыбачьего поселка, его дядька…
Бон Линь замолчал и потом что-то шепнул жене, видно спрашивая.
— Они оба уже давно спят, — громко ответила она. — А когда они спят, так их хоть в буйволятник выбрасывай, они ничего не почувствуют!
…Я внимательно прислушивался к тому, что рассказывал Бон Линь. В голосе его было что-то значительное, он словно притягивал к себе. И чем тише старался говорить Бон Линь, тем сильнее напрягал я свой слух. Когда жена Бон Линя сказала «наемный черт», я вздрогнул. Я очень боялся всяких чертей, и мне сразу пришли на ум черти, которые были нарисованы на картинках у Бай Хоа. Мне даже показалось, что все они, наймиты подземного владыки, черти со свирепыми мордами и с огромными мечами, притаились в
