и я делала раньше точно так же, но с тех пор, как я сбросила шесть кило, я ощущаю такую легкость, что ходьба вдруг доставляет мне удовольствие.
Чувствую я себя потрясающе! Когда я куда-нибудь выхожу, я всегда ухожена до кончиков ногтей, светскую женщину всегда можно узнать среди прочих и потому, что она в любой момент может раздеться донага – и не опозориться. Поэтому я свежевымыта и отдраена, без единого волоска на ногах и под мышками. Я использовала французское масло для ванн, мягкое молочко для тела и безумно дорогие духи. Моя кожа шелковистая и благоухающая, на ногах – тончайшие чулки со швом, а новые туфли – просто мечта – на высоких шпильках с очаровательными перепонками. Любая самая избалованная парижанка, увидев их, побледнеет от зависти. Это как раз те самые туфли, совершенно непригодные для ходьбы, в Канаде надеть такие было бы невозможно. Но в Париже они абсолютно уместны. Да, чтобы не забыть: мое платье с пуговками расстегнуто до третьего номера, а под ним у меня нет ничего, кроме соблазнительных надушенных трусиков из белого шелка и комбинашки.
Где же праздник? Выстукивая каблучками по старой булыжной мостовой, я с надеждой направляюсь к дому Нури. Здесь спокойно и, к сожалению, довольно непрезентабельно. Ни дерева, ни кустика, только темно-серые стены. Совсем не похоже на Париж. А уж сам тупик! Становится просто не по себе – да живет ли здесь вообще кто-нибудь? Ведь это заброшенная фабрика, а рядом – гаражи! Но вот и дом. Жаль. Значит, я не ошиблась адресом. Сличаю номера. Никаких сомнений, мне сюда. Краска на двери облупилась, весь фасад черный – мое настроение резко падает. Неужели Нелли это знала? Ютятся все арабы в таких чудовищных дырах, что от отчаяния там съедаешь вдвое больше, чем дома?
Поколебавшись, отваживаюсь войти в темный подъезд. Из дома доносится громкая восточная музыка. Стоит пряный запах национальной еды. Тут же открывается дверь, и Нури машет мне.
– Бонсуар, моя дорогая! – На нем выцветшие джинсы и белая рубашка, расстегнутая до пояса. Хорошая фигура. Развитая грудная клетка. Не заросшая волосами – это мне нравится. Тяжелая золотая цепь – нравится уже меньше. Подбородок гладко выбрит, от него пахнет жасмином. Нури на полголовы выше меня.
Склоняется ко мне и целует в обе щеки, как это принято в Париже.
– Входи, ты первая! – Его духи пахнут одуряюще. Заявляя о своих правах владельца, он кладет руку мне на плечо. Эффектный мужчина. На вид ему лет тридцать. Или тридцать пять. Во всяком случае, моложе меня, против этого я не возражаю. В доме он делает радио потише и приносит мне стакан невыносимо сладкого мятного чая.
– У тебя очень красивое платье! – Собственно говоря, его акцент не так уж безобразен. – Ты куришь, Хофлила?
– Нет, спасибо. Но меня зовут Офелия, О-Ф-Е-Л-И-Я!
– Ты очень красивая! – Он меня совершенно не слушает. – Ты самая красивая из всех женщин, которых я встречал. У меня есть сестра, у нее тоже рыжие волосы, как у тебя. Она самая красивая девушка в Сфаксе. Хочешь попробовать? – Он протягивает мне тарелку с финиками. Они без косточек, липкие и наполнены марципаном. – Все сам делал. Угощайся, Офиля! Кушай! Тебе надо есть, чтобы из тебя что-то получилось!
Я пробую, чтобы его не обидеть, и осматриваюсь. Дом – развалюха, а квартира, по сравнению с моей, немногим лучше палатки. Правда, романтичная. Повсюду лежат красивые пестрые покрывала ручной работы: на старой латунной кровати, на двух диванах, весь пол устлан коврами, а сверху – толстые яркие подушки.
Очевидно, в этой квартире больше лежат, чем сидят, потому что стульев нет вообще. Может, мне сесть на кровать? Лучше не надо. Знаю я эти латунные кровати, они жутко скрипят при малейшем движении. У дивана рядом, правда, такой вид, что он сейчас развалится, но я все же рискну. Изловчившись, я сажусь – и тут же выясняю, что он продавлен!
– Садись ко мне, – зовет Нури, занявший место на красной подушке на полу и буквально пожирающий меня глазами. – Здесь удобней.
Я следую его совету, но сохраняю дистанцию. Кто знает, что готовит мне вечер. Скорее всего вскоре появится его подружка (или жена с пятью детьми), а я не хочу никого обижать.
– Когда придут остальные? Он нервно улыбается:
– Только в половине девятого. Тебе я сказал «восемь», потому что хотел поговорить наедине. Скажи, ты замужем?
– Нет! А ты?
Он чувствует явное облегчение.
– Я тоже нет. – Нури выразительно смотрит на меня. Потом его прорывает: – Три недели я думаю только о тебе! Каждый день я жду, что ты пойдешь по магазинам или придешь в кафе. Все утро до обеда я только и думаю: когда она придет? Почему ее еще нет? Вдруг она сегодня вообще не придет? Я схожу с ума, если в одиннадцать еще не вижу тебя на площади! – Он придвигается ближе, его лицо мучительно напряжено. Розовый соблазнительный язык облизывает пересохшие губы. Дыхание учащается. – Я люблю тебя! Три недели я не могу больше спать. Я в отчаянии. Я люблю тебя, моя красавица, мой цветок, моя дорогая…
– Сколько тебе лет? – прерываю я его, поскольку не привыкла к такому быстрому развитию событий, хотя мне это не неприятно.
– Двадцать пять. – Он хватает мою руку. – А тебе?
– Сорок один! – Я никогда не скрываю свой возраст. Пусть видят, ягнята, какой красивой и желанной сегодня можно быть в сорок лет. К тому же я не хочу из этого делать брачную аферу, и, когда Нури широко раскрывает глаза, ловко отвлекаю его, спросив, почему он уезжает из Парижа. Это действует. Он тут же начинает рассказывать о себе. Его отец – самый крупный владелец отелей в Сфаксе. Летом он открывает новый отель, и надо многое подготовить.
– Поэтому, – с гордостью заключает Нури, – я буду работать с отцом. Я старший сын, и на меня он может положиться!
Он тяжело вздыхает и смотрит на меня из-под прикрытых ресниц.
– Но с тех пор, как я увидел тебя, я думаю только о тебе! – Его взгляд скользит по мне, надолго задержавшись на моих губах и пробежав по груди. Я улыбаюсь и молчу.
