попадаешь в двадцатые годы. Все здесь сооружено в ту эпоху: господская вилла, деревянный домик для хранения лодок, розариум, который уже дважды фотографировали для журнала «Сельская жизнь», настолько он необыкновенно красив. А еще вся мебель, лампы, вазы, ковры, картины, вплоть до посуды и шелкового постельного белья. Даже парусник – не подделка, не говоря уж о лодках с веслами. Новый только гидросамолет. Он сделан в 1976 году.
У тети, конечно, есть права пилота, и когда у меня в Ванкувере был свой книжный магазин, мы с ней очень сблизились. Правда, у нее всегда не хватало времени, потому что она энергичная деловая женщина, успех которой среди прочего зависел от ее хороших идей и от того, что она никогда не полагалась на случай и два-три раза перепроверяла все до мельчайших деталей. Однако детей у нее нет, и она привязалась ко мне. К тому же моя мать – ее единственная сестра, братьев у них нет, а я единственный отпрыск в семье, которому суждено продолжить традицию Офелий.
Приехав тогда в конце августа на остров, чтобы отпраздновать свой день рождения, я была очень довольна сама собой. Стояло жаркое солнечное лето, я продала свое литературное кафе в Оттаве за кругленькую сумму, надежно вложила деньги (американский государственный заем под семь процентов!) и хотела начать что-то совершенно новое. Я еще не знала, что меня ожидают радио, телевидение, а потом и Голливуд, но уже предчувствовала волнующие времена. У меня на такие вещи есть особый нюх, и он меня еще никогда не подводил. Оттого я и смотрю с оптимизмом в будущее.
Внешность моя тогда была не слишком выдающейся. Я носила короткую стрижку и круглые никелевые очки, ибо была убеждена, что именно так и должна выглядеть молодая библиотекарша, владелица книжного магазина и литературного кафе. Я прятала свою великолепную фигуру под скучными, глухими платьями, которые моя мать выискивала для меня, скрывала высокую, красивую грудь под белыми шелковыми блузками с воротничками шалькой и маскировала свою жизнерадостную попу под прямыми скромными плиссированными юбками.
Косметикой я не пользовалась, даже губной помады, и той у меня не было. Вся моя энергия уходила в работу, личная жизнь протекала спокойно и невыразительно. Правда, я жила с одним многообещающим молодым дипломатом, но находилась в той стадии, которая не предвещает ничего хорошего и которую я про себя называю «вазелиновой».
Такое наступает, когда мужчина в постели уже нисколько не возбуждает меня. Когда, несмотря на его самые энергичные попытки, мои интимные места остаются абсолютно сухими и мне приходится обращаться к помощи вазелина, чтобы они заработали.
Я считаю, что большинство браков находятся в «вазелиновой» стадии (пусть даже мужчины часто этого не замечают). Очевидно, к этому привыкают. Для меня же это начало конца. Как только потребление вазелина возрастает, мой интерес тут же падает, и вскоре появляется новый друг.
Ибо в друзьях недостатка не было. Уже тогда, хотя я выглядела как книжный червь и еще не догадывалась о своих сексуальных талантах. Мужчин, однако, ко мне тянуло. Вероятно, они понимали меня лучше, чем я сама, и их безошибочный инстинкт подсказывал им, что здесь скрыто сокровище.
К тому же, как ни странно это звучит, у меня было мало конкуренток. Канада до недавнего времени была крайне неэлегантной страной. Изысканных магазинов было мало, «от кутюр» была практически неизвестна, любое красивое, нестандартное платье нужно было выписывать из Парижа или Рима. Женщины и девушки преимущественно носили тренировочные штаны и синтетические свитера либо джинсы и куртки.
Без стеснения они выходили из дома в бигуди, с жирным кремом на лице и совсем не были при этом лентяйками и неряхами. Нет! Они просто хотели вызвать у других зависть, поскольку это значило, что вечером они приглашены и готовятся к выходу. В своих никелевых очках, с короткими волосами и в незатейливом платьице со стоечкой я выделялась из общей толпы, моему «типу» даже пытались беззастенчиво подражать.
Еще в одном я превосходила других: у меня было самое очаровательное белье во всей Канаде, которым меня снабжала тетя Офелия. Я носила шелк, в то время как другие еще ходили в бумазейных трико до колена, так называемых «невообразимых», призванных отпугивать мужчин и повсеместно распространенных. Я носила кружева и рюши, открытые лифчики и вышитые сорочки, в то время как другие довольствовались плотным хлопком и втискивали свои груди в добропорядочные корсажи из кретона. Ибо в те времена в нашей стране производили именно такое белье, которое в Европе уже не носили с первой мировой войны. Неудивительно, что моя тетка нажила себе состояние со своими роскошными парижскими вещицами.
Я приехала на остров с переносным проигрывателем, красным транзисторным приемником, со своей голубой почтовой бумагой, а также дорожной сумкой, до отказа набитой книгами, все без исключения – биографии знаменитых людей, которые я еще не читала.
Для своего дня рождения я упаковала легкое хлопчатобумажное платье-костюм в сине-белую полоску, с прямой юбкой и свободно ниспадавшей верхней частью, скрадывавшей талию и грудь. Собственно говоря, мне оно не слишком нравилось, мне казалось, что я в нем похожа на медсестру. Но это был подарок моей дорогой мамочки, да и оно вполне подходило для острова. Собирались лишь несколько отдаленных родственников и наши соседи по городу, все пожилые милые люди, перед которыми не стоило особенно наряжаться. Особо строгих правил в одежде на острове не надо было придерживаться: летом были разрешены купальники, шорты и бермуды. Строго возбранялось лишь появляться в купальнике в столовой. Вечером, впрочем, надо было надевать длинное платье, этому тетя Офелия придавала особое значение. На ужин в белой господской вилле можно было явиться только в длинном, даже если это была всего лишь милая цветная, с заложенными вручную складками, хлопчатобумажная юбочка до пола.
Я прилетела из Оттавы в Торонто, потом взяла такси до острова, и там меня уже ждал первый сюрприз. Подойдя к мосткам, я нигде не обнаружила гидросамолета. Не было видно и Джея, мажордома тети Офелии, который со своей женой круглый год живет на острове и присматривает за порядком. Джордан, двухметровый черный исполин, работавший шофером и садовником, тоже не показывался. Зато я увидела на большом расстоянии застывшую на воде в полном безветрии нашу старую красавицу-яхту.
Я безропотно уселась на свою сумку с книгами и принялась ждать. Наконец, часа через два, появился ветерок, надул паруса, и яхта подплыла ближе, но прошло еще немало времени, прежде чем я смогла разглядеть, кому пришла в голову сумасбродная идея встречать меня под парусами в эту тихую, ясную погоду. Джей? Джордан? Или сама тетя Офелия? Однако там сидел совершенно чужой мужчина. И по мере приближения он становился все более и более чужим. Кто бы это мог быть?
Я встала, подошла к мосткам, поймала ловко брошенный мне трос, пришвартовала яхту привычным движением и протянула ему свои вещи. Он подал мне руку.
– Я Трис Тревор, – произнес он с благородным английским выговором, – мне непременно хотелось испробовать этот старый парусник. Мне очень жаль, что вам пришлось так долго ждать. Как я могу загладить свою вину?
Тристрам Харрисон Тревор прибыл прямо из Лондона. Он жил в фешенебельном районе Мейфэр, был
