лепетали, будучи не в состоянии выразить элементарных мыслей; они утратили дар речи. Почти все были обнажены, мужчины как более крепкие сталкивали женщин в поток мертвечины, и те захлебывались ядовитой жижей. Огромная площадь походила на гигантскую клоаку, в которой люди из последних сил душили и кусали друг друга — и гибли один за другим.
Из оконных проемов свисали окоченевшие тела бездыханных зрителей, в чьих потухших глазах отражалось это царство смерти.
Неестественно вывернутые руки и ноги, растопыренные пальцы и сжатые кулаки, раздутые животы животных, конские черепа с высунутыми меж желтых зубов вздутыми синими языками — фаланга смерти безостановочно двигалась вперед. Ослепительное зарево пожаров ярко освещало этот апофеоз Патеры.
Синеглазых не коснулись столичные перипетии. Они спокойно наблюдали за городом из-за реки. Впрочем, и у них похоже, что-то происходило, так как они выставили перед своими своеобразными жилищами большие котлы и хлопотали возле них днем и ночью. Видимо, они что-то варили. Ветер доносил с другого берега едкий, дурно пахнущий дым, от которого першило в носу. Вскоре эта вонь превратилась в благоухание. Синеглазые, обычно такие серьезные и задумчивые, теперь плясали вокруг котлов и пели монотонные, тягучие хоры. Банды из города хотели проникнуть туда. Уже давно ходили слухи, будто в предместье не так сильно страдают от насекомых и грязи. Но мост обрушился, и его обломки унесло течением. Лодок больше не было, а попытка перебраться вплавь была равносильна самоубийству.
Я сидел у берега на одном из быков моста. Уже не в силах выносить эти сцены, превосходившие все из виденного ранее, я намеревался покончить с собой и смотрел, словно зачарованный, на мутные волны, которым суждено было стать моей могилой. Это должно было произойти уже в следующее мгновение. У меня было ясное предчувствие, что мне предстоит нечто грандиозное. Медленно, очень медленно начал я соскальзывать вниз —
В воде с клокочущим рокотом образовалась зияющая воронка; черная дыра втягивала в себя реку! Обломки мельницы, еще продолжавшие тлеть, погрузились в воду, с шипением выпустив густые клубы белого пара.
Дома на Длинной улице обрушились, и поэтому я мог наблюдать за дворцом, который прежде не был виден с этого места. Его громада, освещенная алым заревом, величественно возвышалась над развалинами города. Я подумал: сейчас зазвучат трубы, и начнется Страшный суд. Река Негро бушующими водопадами низвергалась в жадно раскрытую пасть черной пучины. Рыбы и раки барахтались в тине и оставались висеть на водяных растениях.
Тут я заметил на противоположном берегу маленькую группу людей, направлявшуюся в мою сторону через песчаное ложе реки: синеглазые! Они миновали меня, опустив головы. Впереди — сгорбленное существо с таким морщинистым, словно изрезанным лицом, что казалось, будто ему тысяча лет. Необычайно высокий лоб обрамляли гладкие серебристые пряди. На мгновение мне даже показалось, что это женщина. Потом другие! Все как один высокие и худощавые. Последний, поменьше ростом и с очень прямой осанкой, оглянулся на меня, и я увидел самое красивое лицо, какое только встречал в своей жизни, за исключением лица Патеры. Идеально округлая голова была словно сделана из фарфора. Лицо — с тонкими, почти прозрачными крыльями носа и узким, слегка вдавленным подбородком — могло принадлежать утонченному маньчжурскому принцу или небожителю из буддийской легенды. Гибкие длинные конечности свидетельствовали о высочайшем развитии расы. Волосы были полностью выбриты, и кожа выглядела абсолютно гладкой. Он скользнул по мне неописуемым взглядом своих голубых глаз. Это не могло служить знаком отказа, и я последовал за ним.
Вдруг почва запружинила и заходила под ногами как резина, оглушительный хлопок — словно залп из сотен орудий — сотряс воздух. Фасад дворца медленно накренился, изогнулся, как полотнище флага на ветру, и рухнул, похоронив под своими обломками центральную площадь.
Со всех башен Перле зазвучали колокола — мелодично и торжественно вызванивали они лебединую песню столицы. Я был тронут до слез — мне казалось, будто я участвую в процессии на похоронах страны грез.
Я проследовал за синеглазыми в узкие ворота, проделанные в каменной стене. Тусклый свет одиночных факелов озарил длинную лестницу со ступеньками неравной высоты, уходившую вверх. Мои провожатые исчезли в пещере, вырубленной в боковой стене. Но я продолжал подъем, чтобы приглядеть для себя безопасное место, и скоро снова очутился на открытом воздухе и увидел над собой красноватое небо. Я находился в старой горной крепости. Несколько орудий были обращены в сторону Перле, но у остальных лафеты были разбиты, и повсюду виднелись разбросанные бронзовые стволы. За валом был крутой обрыв в несколько сотен метров высотой. Я сел. Моему взору открылся лабиринт подземных ходов, я с трудом верил собственным глазам. Столица была изрыта, как кротовая нора. Широкий туннель соединял дворец с предместьем, остальные ходы тянулись далеко за пределы города. Теперь, когда они обнажились, их затопило водой из реки, и все, что еще стояло на улицах, постепенно погружалось в них. С другой стороны продолжало наступать болото.
Колокольный перезвон стих, башни рухнули, уцелела только большая часовая: ее мощный колокол гудел низким басом. Следов жизни в городе почти не наблюдалось. Спаслась, по всей видимости, только горстка людей. Они то разбегались в разных направлениях, то вновь сходились в одной точке — словно марионетки, управляемые одной ниткой; такими они представлялись мне с высоты.
Их перемещения казались бесцельными. Наконец они, словно по команде, понеслись во весь опор через развалины к реке, пересекли ее сухое русло и устремились в предместье.
Из огромной дыры в земле дохнуло ледяным ветром — я почувствовал его на себе, — и беглецы полетели кувырком. Чудовищная воронка втянула в себя выброшенный воздух, а вместе с ним доски, бревна и людей; все это походило на смерч. Лишь несколько человек избежали страшной участи и поспешили к домам предместья. Порывы ветра прекратились, и из черного провала осторожно высунулась верблюжья голова на длиннющей шее. Она осмотрелась умным взглядом и вытянулась на ту же высоту, где находился я. Потом беззвучно рассмеялась и втянулась обратно в провал.
Хижины задвигались, ветряные мельницы начали отбиваться своими крыльями от непрошеных гостей, соломенные крыши ощетинили свои взъерошенные лохмы, палатки надулись, словно в них вселился ветер, деревья хватали людей своими сучьями, железные стержни гнулись, как тростник; наконец часовенки и дома полезли друг на друга и
В каналах еще плавали трупы, медленно втягиваясь в недра земли. Затем у меня перед глазами все смазалось, и в самый последний момент я заметил, что пирамида домов предместья с грохотом обвалилась.
Впечатление было такое, будто между мной и тем, что находилось внизу, образовалась водяная завеса. С небесных высот опускался туман, неясно и зыбко мерцал очаг пожарища; несколько раз прозвучал вопль толпы — протяжное «о-ооо-ооо», — а потом я уже ничего не видел; все окутал густой туман, я едва мог различить собственную руку.
Затем посветлело, на небе возник сияющий диск, и множество ярких точек выступило на темно-синем небе… Это были луна и звезды… Я не видел их уже три года… я почти забыл про огромный мир над нами и теперь невольно предался созерцанию бесконечно высокого неба. Внезапно меня пробрал озноб, и я глянул вниз. Широкая облачная гряда — небо царства грез — опустилась на землю.
В кудрявой облачной массе подо мной прозвучал глухой раскат грома; звук непрерывно нарастал, словно скакали невидимые всадники Апокалипсиса; он разбивался об отвесные скалы, отражаясь двух-, трехкратным эхо, ослабевал и снова усиливался до бесконечности, дробился на части, громыхал из всех долин и над всеми перевалами, не хотел заканчиваться, продолжался долго, бесконечно долго и наконец постепенно затих.
Так погибло царство грез.
Земля была затянула серой пеленой, вдали при лунном свете четко вырисовывались ледяные шапки
