оставалась на месте. Один ученый, профессор, которого я еще не раз буду упоминать, связывал эти густые облачные образования с обширными болотами и лесами. Так или иначе, но за эти годы я ни разу не видел солнца. Поначалу я сильно страдал от этого — и подобное происходило со всеми новоприбывшими. Иногда посреди облачного образования появлялась светлая область, несколько раз — особенно в последний период моего пребывания в стране — на город падало несколько бледных косых лучей, но такого, чтобы солнце победоносно прорвалось сквозь тучи, не было ни разу. Ни разу.
Нетрудно представить, как при этом выглядела земля с ее лугами и лесами. Сочная зелень отсутствовала, здешние травы, кусты и деревья были бледно-оливкового, зеленовато-серого оттенка. Все, что на моей родине сверкало яркими красками, здесь было приглушенным, матовым. Если в большинстве ландшафтов основное настроение создается голубизной неба и желтизной земли, а другие цвета представляются лишь вкраплениями, то здесь преобладали серый и коричневый. Главной прелести — пестроты — не было в принципе. Да, страна грез выглядела гармонично, ничего не скажешь.
Барометр неизменно показывал «пасмурно», но воздух по большей части был теплым, как в день нашего приезда. Столь же мало отличались друг от друга и времена года. Пять месяцев весны, пять месяцев осени; продолжительные сумерки знаменовали собой короткое жаркое лето, постоянный полумрак и редкие хлопья снега — зиму.
Северную границу страны образовывал массивный горный хребет, вершины которого были вечно затянуты туманом. Горы круто переходили в равнину; в них брала свое начало главная водная артерия страны: река Негро. Мощными каскадами низвергалась она со скального уступа. Разливаясь вширь на выходе из узкой долины, река лениво влачила свои воды, имевшие поразительно темную, почти чернильную окраску. Там, где поток описывал широкую плавную дугу, и был основан Перле, столица страны грез. Сумрачно и уныло вырастала она на этой голой земле, не радуя глаз ни разнообразием красок, ни прихотливостью форм. Можно было подумать, что она так стоит уже много столетий. На самом деле история ее не насчитывала и дюжины лет. Основатель этого города не хотел нарушать суровость пейзажа. Здесь не возводили кричащих новостроек; правитель придавал большое значение гармонии и заказывал старинные дома из разных частей Европы. Ни один из них не выбивался из общей картины; отобранные с безошибочным чутьем, согласно
Чтобы читатель мог хорошо ориентироваться в городе, что я считаю необходимым для понимания нижеследующих событий, я приложил к книге небольшой план столицы.
Из него видно, что Перле разделялся на четыре основные части. В вечно задымленном Вокзальном квартале, некогда разбитом на болоте, располагались служебные здания, архив и почта. Это был неуютный, скучный район. К нему примыкал так называемый Зеленый город, резиденция богачей. Затем Длинная улица, средоточие деловой жизни города. Здесь жило среднее сословие. Ближе к реке эта улица носила выраженно деревенский характер. Между ней и горой втиснулся четвертый квартал — Французский, насчитывавший всего четыре тысячи жителей: романцев, славян, евреев. Он пользовался дурной репутацией. Разношерстное население ютилось в старых деревянных домишках. Эта часть города с ее закоулками и грязными трущобами отнюдь не украшала Перле. И, наконец, над всей столицей возвышалось, как бы довлея и господствуя над ней, чудовищное строение непропорционально больших размеров. Высокие окна угрожающе смотрели вдаль и вниз, на людей. Опираясь на пористую, выветрившуюся громаду скалы, здание простиралось бесформенной массой до центра города, где находилась большая площадь. Это был дворец — резиденция Патеры.
На севере — горы, на востоке — река, на западе — болота. Если город еще и мог расти, то лишь в южном направлении. И действительно, там, рядом с кладбищем, еще оставалось большое незастроенное пространство: поля Томашевича, названные так по имени их покойного владельца. Но все строительные затеи шли насмарку. Здания превращались в руины еще до того, как их подводили под крышу. Среди них бросалась в глаза заброшенная печь для обжига черепицы, напоминавшая огромную гробницу какого- нибудь фараона или ассирийского царя. А на другую сторону реки европейцев вовсе не допускали. Там лежало предместье, небольшое поселение со своими особыми привилегиями. О нем пойдет речь в отдельной главе.
Теперь о населении. Оно набиралось из весьма специфических типов людей. Элиту среди них составляли лица с ненормально высокой чувствительностью. Еще не окончательно подчинившие себе психику человека навязчивые идеи вроде мании коллекционирования, графомании, игорной страсти, гиперрелигиозности и всех тех бесчисленных форм, в которых обнаруживает себя начальная стадия неврастении, были словно созданы для страны грез. Среди женщин была широко распространена истерия. Массы также подбирались по признаку отклонения от нормы или однобокого развития: великолепные экземпляры бахусопоклонников; несчастные, находящиеся в разладе с самими собой и миром; ипохондрики, спириты, отчаянные задиры, пресыщенные, смутьяны, ищущие покоя старые авантюристы, фокусники, акробаты, политические изгнанники; даже объявленные в розыск за границей убийцы, фальшивомонетчики, жулики и тому подобные субъекты удостаивались милости господина. При определенных обстоятельствах основанием для приглашения в страну грез могло даже служить какое-нибудь бросающееся в глаза физическое уродство. Отсюда — множество огромных зобов, вислых носов, гигантских горбов. И, наконец, здесь жило немало людей, на чей характер наложили свой отпечаток жизненные неудачи. Далеко не сразу научился я распознавать глубочайшие нюансы характеров, которые здесь нередко проявлялись в самых обыкновенных, на первый взгляд, поступках.
Среднее количество населения колебалось между двадцатью и двадцатью четырьмя тысячами, постоянно пополняясь новоприбывшими. Прирост от рождаемости был незначительным: детей здесь не жаловали. Считалось, что их ценность никоим образом не компенсирует связанных с ними неудобств. Согласно бытовавшему здесь мнению, на них только уходят деньги, причем зачастую и в зрелом возрасте, они неохотно и нечасто возвращают долги, почти никогда не бывают благодарны родителям за подаренную им жизнь и, напротив, нередко склоняются к мысли, что этот дар им навязан. Таким образом, радость от детей ни коем случае не перевешивает связанных с ними хлопот. Да, они забавны и непосредственны, но это не может служить достаточным стимулом, чтобы взваливать на свои плечи заботы о воспитании. Здесь жили изменчивым настоящим, а не смутным будущим, от которого нет прока никому из живущих. Иметь детей — это значит еще больше расшатать свою нервную систему, а для женщины — преждевременно постареть. Один ребенок — это максимум, что себе позволяли местные жители, за исключением тех случаев, когда семья была многодетной еще до переезда сюда. (На единственном примере семьи с девятью детьми я подробнее остановлюсь позже ввиду его исключительности). К тому же мало кто из обитателей страны грез годился на роль отца или матери.
Осталось сообщить некоторые сведения об административной системе, без которой не может обходиться ни одно государство. В стране была собственная небольшая армия, исполнявшая свои обязанности с огромным энтузиазмом, превосходно организованная полиция, главной сферой деятельности которой был Французский квартал, и, наконец, уже упоминавшаяся таможенная служба. Общее руководство всеми этими инструментами государственной власти осуществлялось из архива занимавшего длинное приземистое здание, — то самое, что бросилось мне в глаза сразу по приезде. Серо-желтое, пыльное и сонное — одним своим видом оно вызывало энергичную зевоту. Здание это стояло на центральной площади и служило
В большинстве своем жители страны грез когда-то были немцами. На их языке можно было объясниться как в городе, так и среди крестьян. Другие национальности были представлены гораздо меньшим количеством людей.
Думаю, я рассказал все, что относится к этой главе, которая служит лишь общим фоном для дальнейшего повествования.
