слушала о том, как Руттул сверкающим мечом поражал своих врагов.
(«Чушь, — фыркнула Карми. — Руттул был мечник никудышный, да и вообще не воин».
«О, Карми!..»)
И когда юная Оль-Байланту стала поправляться, она, едва встав на ноги, предприняла путешествие в Сургару. Двоюродную родственницу, настоятельницу одного из монастырей, удалось склонить к пособничеству: она, волею отца попавшая в монастырь в весьма нежном возрасте, обожала любовные интриги и была склонна поощрять легкомыслие. Молодую госпожу настоятельницу смущало только то, что до Сургары путь далек, а Оль-Байланту еще не выздоровела окончательно.
(«Видела бы ты меня — бледная как мел, ветром шатает, не хожу, а ковыляю… Обольстительная красавица, одно слово!»)
Но путь до Сургары и в самом деле далек: путь на лошадях, а потом морем, и вот наконец окрепшая под весенним солнцем и теплым ветром юная дама прибыла в Тавин.
Цвел ранаг, город был окутан праздничным, легким настроением. Горожане катались на парусных лодочках по озеру; на мелководье — бесчисленные стаи птиц, в том числе и черных цапель, давно уже исчезнувших в Майяре.
(Карми заулыбалась, вспоминая. Пора, когда цветет ранаг. Самое любимое время года…)
В тот месяц Оль-Байланту наделала много глупостей. Руттул оказался не таким, как она ожидала: он был учтив, но к юной даме отнесся без особого внимания. Зато Метто, его молодой, богатый и любезный помощник, окружил Оль-Байланту нежной заботой — и был вознагражден за это.
Оль-Байланту потеряла голову. Непозволительная связь была короткой и длилась всего несколько недель; очень быстро Оль-Байланту поняла, что Метто привлекают не ее достоинства, а высокое происхождение. Молодой Метто, сын рабыни, лелеял свою гордыню, и Оль-Байланту, едва поняв это, бросила его.
Лето клонилось к осени; ранаг давно отцвел, на его ветвях висели гроздья мелких несъедобных ягод, из-за моря дул надоевший уже горячий ветер, с ветром в Сургару залетали стаи саранчи. И Оль-Байланту вдруг, в один час соскучившись, отправилась домой.
В Сургару приехала наивная болезненная девочка. Уезжала — умная, уверенная в себе молодая женщина.
— И все же это было прекрасное лето, — мечтательно улыбнулась Байланто. — Жаль только, что подобных дней так мало в жизни.
Карми вдруг сказала:
— Я хочу, чтобы молодой Руттул стал принцем.
— Это было бы хорошо, — с улыбкой сказала Байланто.
— Хорошо? Чем?
— Майяр зашевелится.
— Майяр вскипит, — возразила Карми. — Страшные дела заварятся.
— Забавные, — качнула головой Байланто. — В мутной водице рыбка ловится…
— И что ты думаешь выловить? — поинтересовалась Карми.
— Я готова воспользоваться всем, что подвернется. Карми промолчала. Байланто своего не упустит. Но стоит ли вставать у нее на дороге?
— А тебе самой родичи Руттула мешают? — спросила Карми.
— Совершенно нет, — искренне ответила Байланто. — Но я не хочу нарушать решение Высочайшего Союза.
— А что он там нарешал?
— Он запретил всем, кроме Пайры, разговаривать с чужеземцами.
— И не разговаривают?
— О, да где охотников найдешь? Я, правда, с удовольствием с ними побеседовала бы, но, знаешь…
Карми кивнула.
— Законы нужно соблюдать, — как бы про себя сказала Карми и поинтересовалась вслух: — А как Союз отнесся к моему бегству из Ралло?
— Поэтому-то я и хотела тебя видеть, — ответила Байланто.
Она рассказала. Высокие майярские князья, узнав о том, что Карми больше не появляется в Ралло, внешне никак своего неудовольствия не проявили. Но! Как донесли шпионы принцессы Байланто, Марутту имел разговор с Лойто Те Гемаи, наставником секты Телой-аостеи.
— Телой-аостеи ? — пренебрежительно фыркнула Кар-ми. — Кому они нужны?
— Твоим врагам, — ответила Байланто. — Ты слушай, слушай…
Эта секта, имевшая в прошлом от духовных и светских властей одни неприятности, в последние годы неожиданно получила от них тайную, но существенную поддержку.
Телой-аостеи поклоняются Третьему Ангелу. Появление Карми, хэйми Третьего Ангела, не может быть безразличным для членов секты — им придется решать, как относиться к ней. Мнение, сформированное Марутту и Кэйве, объявило Карми самозванкой. Для фанатиков, которые в иные годы приносили своему божеству человеческие жертвы, подобное мнение было равносильно смертному приговору для хэйми Карми.
— Тебе не приблизиться даже к долине Валлоа, — сказала Байланто. — Тебя убьют. Пожалуй, лучше будет, если ты напишешь молодому Руттулу письмо.
— Я хотела бы посмотреть на него, — возразила Карми. — Вдруг, взглянув, я передумаю отдавать ему свой Оланти…
— Кстати, где твой Оланти?
Карми открыла было рот, но не ответила; она покраснела и по-детски выпятила губу, отчего лицо ее приняло виноватое выражение. Потом она хмыкнула.
— Что случилось? — обеспокоенно спросила Байланто.
— Мне надо повидать Смирола.
— Я напишу ему письмо, он сейчас тоже в Валлоа…
— Нет, — качнула головой Карми. — Я пойду туда.
— О боги! Я уже битый час объясняю, что тебе опасно появляться на людях.
— Даже самый безрассудный телой-аостеи не рискнет убить святотатца в присутствии хокарэма.
Байланто промолчала. Где Карми собирается взять хокарэма? Своих у нее нет, ни один райи не наймется к нарушителю решения о ссылке, так на кого же она надеется? На то, что Байланто даст ей одного из своих?
Карми усмехнулась, как будто прочитала ее мысли:
— Не беспокойся, сестрица, меня не так легко убить… Байланто с сомнением покачала головой.
Карми глянула в окошко:
— О, засиделась я с тобой. Уже темно, а завтра с утра я выйду в путь. Надо сегодня собраться…
Провожая ее до двери, Байланто молчала. Только когда Карми переступила через порог, она проговорила:
— Один из земляков Руттула идет сейчас от Камаха к Валлоа.
— Идет? — обернулась к ней Карми. — Трудно поверить. Мне говорили, они летают на каких-то странных штуках…
— Эта самая летающая штука осталась лежать под оползнем в горах Камаха, — ответила Байланто. — Парень идет пешком.
— Интересно… — протянула Карми, еще раз кивнула госпоже Байланто и поспешила в свой павильон.
Глава 15
Короткий дождичек даже не прибил пыль на дороге; солнце не удосужилось спрятаться за тучу, и одинокому путнику тоже не пришлось искать укрытия.
Уже который день Крамер бредет по этой дороге. Теперь он даже не клянет свою беспомощность и неприспособленность к этому полудикому миру. Чего теперь сетовать на легкомыслие, из-за которого объявил вылет в одно место, полетел в другое, вышел погулять в третьем — и вот тут-то его флаер накрыло оползнем, и он, дурак, остался без каких-либо средств связи и припасов в четырехстах километрах от базы.
