Пустынная местность с бугорками, поросшими жесткой травой, с цепью холмов, с бурыми пустошами, которая простиралась за городом Шайенном, мало походила на горную страну. Но расположена она была уже на высоте трех километров над уровнем моря, и десять месяцев в году тут держалась погода, менее всего благоприятствующая пешеходам.
К ночи дождь, смешанный со снегом, загнал Владимирова в сооружение из старых шпал, похожее на шалаш. Перед ним пылал костер. Тут уже устроились на ночлег двое пешеходов.
С грохотом проносились поезда мимо русского и двух американцев, ужинающих хлебом, размоченным в кипятке. Приди к ним сюда сам президент, которому в Америке, по слухам, каждый может пожать руку, — вряд ли они встретили бы его приветливо…
А утром — снова в путь. Холмы превращаются в горы. Дорога виляет по ущельям. На станции Шерман, которая рекламировалась как «высочайшая железнодорожная точка в мире», Владимиров пробрался в вагон эмигрантского поезда. Высадили его на ходу, когда паровоз замедлил ход возле нависших над полотном дороги снежных карнизов. Было очень холодно, и путешественник с тоской смотрел на удаляющийся поезд.
— Это вы были там?
Волгарь обернулся: перед ним стоял дорожный обходчик с фонарем в руке.
— Был, да прогнали.
— К какой нации вы принадлежите, приятель?
Владимиров сказал. Обходчик обрадовался и стал жать ему руку:
— А я чех. Очень рад! Пойдемте ко мне. Вот приятная неожиданность!
В маленькой избушке хозяин тотчас сварил кофе и стал потчевать гостя бисквитами. Чех долго расспрашивал о России. Потом новые друзья стали учить друг друга языку: хозяин называл вещи по-чешски, а гость — по-русски.
Чех рассказал Владимирову, почему почти незаметен подъем к самым высоким местам между двумя океанами: плато верхних прерий, постепенно повышаясь, плавно переходит в предгорья Скалистых гор.
— Завтра вы войдете уже в настоящие хребты. Вон они синеют, — сказал чех, прощаясь с Владимировым на следующее утро. — Счастливый путь!
Назавтра Владимиров зашагал мимо сумрачных гранитных громад, перешел по мосту через гулкое, глубокое ущелье, за которым потянулись сосновые леса. Валил снег; даже быстрая ходьба плохо грела.
По дороге русский догнал безработного, идущего в Калифорнию. На маленькой станции им удалось забраться в товарный поезд. Но не успели они отъехать и нескольких миль, как их осветил фонарь проводника:
— Хелло, друзья мои! Откуда и куда вы едете?
— Добрый вечер, господин проводник, — отвечали «зайцы». — Как ваше здоровье, господин проводник?
— Благодарю вас. Куда же вы направляетесь? Получив ответ, проводник подставил ладонь:
— Ну?
— У нас только доллар и пять центов.
— Ладно, — сказал проводник не без великодушия, — доллар я возьму себе, а пять центов оставьте у себя — пригодятся.
Однако, получив деньги, он обманул своих пассажиров, посадив их в вагон, который отцепили на маленькой станции в горах.
Перекинутые через пропасти мосты, сумрачный гранит скал, шум потоков в ущельях, ослепительные снежные шапки на соснах — все это было ново и прекрасно. Но когда в желудке пусто, а ночь застает пешехода в совершенно безлюдной местности, когда эхо вторит заунывному вою и в темноте зеленеют огоньки волчьих глаз, — тогда меньше всего думается о красоте пути.
— Как воют, проклятые! Должно быть, тоже не ужинали, — мрачно шутил спутник Владимирова. — Не поторопиться ли нам?
Ночевали пешеходы под крыльцом станционного здания. Станция называлась «Горький ручей», а две соседние — «Красная пустыня» и «Черные края». Здесь русский вскочил, на площадку замедлившего ход курьерского поезда; спутник не решился последовать его примеру. Ссадили смельчака посреди дороги. Ночевал он в яме, прислушиваясь к волчьему концерту и сжимая складной нож.
На маленькой станции Владимирова наняли сгребать снег, а несколько ночей он провел на полу жалкого барака. Мимо в обе стороны тащились люди с котомками.
Вдоль дороги были расположены посты солдат для охраны от индейцев. Солдаты сопровождали большие группы странников. Однако пешеходы смело шли даже в одиночку. Страх перед длительной безработицей и голодом был куда сильнее страха перед индейцами, который всячески старались раздувать грязные политиканы, добивавшиеся выселения всех «краснокожих» с земли их дедов и прадедов.
Хребет Уосач, последний из крупных отрогов Скалистых гор, оборвался отвесной стеной к Большому бассейну — почти безводной пустынной равнине с редкими цепями невысоких холмов и обилием соленых озер. Она тянулась на сотни километров до хребта Сьерра-Невада, за которым лежит Калифорния.
Владимиров пришел к берегам Большого Соленого озера — огромного водоема, длиной в десятки миль, наполненного скорее рассолом, чем водой. Его называют иногда «потерянной рукой океана»; здесь фермеры после бури лопатами сгребают слой соли, оставленный волнами на камнях.
Не только в озерах и ручьях нельзя было утолить жажду, — даже в некоторых колодцах вода была соленой, подернутой каким-то зеленоватым налетом. Безотрадная местность с холмами красноватых песков, в которую попал русский, называлась Пустыней Соленого озера.
…Снова вагонные площадки, фонари кондукторов:
— Хелло! Куда едете, дружище?.. Деньги есть?.. Нет?.. Слезай к чортовой бабушке!
Снова пески, пятна соли, змеи, шипящие в камнях, редкие жилища индейцев, колючие кустарники, кости павших животных. Ночи, когда не попадает зуб на зуб, палящее полуденное солнце. Снежные хребты Сьерры-Невады и наконец долина «Золотого штата» — солнечной Калифорнии.
Пешеход едва поверил себе, когда увидел бухту, обрамленную холмами. Вечерело, и на холмах зажглось множество огней. Это был Сан-Франциско.
Владимиров подсчитал: до Тихого океана он шел 66 дней 1 час 30 минут.
Сан-Франциско, расположенный на холмистом полуострове между заливом и океаном, делился, как и Чикаго, на кварталы богачей и немыслимые трущобы. Особенно тесно и грязно было в китайской части города.
Китайцев завезли сюда как самых дешевых рабочих. Когда работы сократились и появилось множество безработных, началась разнузданная травля «желтокожих дьяволов».
Русский присутствовал на одном сборище, организованном расистами. Ораторы вопили о «желтой опасности». Какой-то старикашка, брызжа слюной, кричал:
— Я знаю, что нам делать! Изгоним их назад в Китай — или пусть их утопят в океане!
Потом поднялся на трибуну деятель демократической партии генерал Вини:
— Если эти «свинячьи хвосты» не уйдут от нас добровольно, то мы выгоним их силой!
После таких поджигательских речей толпа хулиганов отправилась громить китайские кварталы…
В Сан-Франциско волгарь прожил довольно долго. Он учил здесь детей в нескольких русских семействах. Впервые за долгие месяцы у него была настоящая работа.
Между прочим, от своих новых знакомых он узнал подробности одного грязного дела. Местные капиталисты, дав крупные взятки продажным чиновникам во Владивостоке и Петропавловске, отправили целую флотилию для хищнической добычи морских котиков в русских водах. «Парусные суда «наших заатлантических друзей» били зверей и плавали там, как у себя дома!» — с возмущением писал Владимиров на родину.
Скопив немного денег, учитель отправился смотреть калифорнийские достопримечательности.
Горная тропа привела русского к домику с вывеской «Окаменелый лес. Ч. Иванс, владелец». Тут же висела надпись: «За осмотр — 50 центов».
Почтеннейший Ч. Иванс выкопал из купленной им земли окаменевшие тысячи лет назад деревья. Тут были тонкие и толстые стволы, покрытые корой, какие-то каменные обрубки, пни. У одного ствола торчали окаменевшие корни.
