полные радости от пережитого страха слова.
— А еще в позапрошлом, значит, году был такой случай…
— Дерьмо ты, - перебил Сашка. - Никогда ты не возникал из пепла. Ты так и родился в пепле, дерьмо собачье.
Стучал движок, мелкая злая волна била о борт лодки. Надвинув капюшон штормовки на брови, Сашка сидел зажмурив глаза. Лицо его было мертвенно–бледным.
Берег стал ниже, и все реже стояли низкорослые, искривленные морозом и ветром деревья. Тундра вгрызалась в них.
У ЭВЕНКИЙСКОГО ЧУМА
Шаваносов и незнакомец вышли на тундровую равнину. Невдалеке маячили сглаженные горы.
— Не в этих ли горах ваша цель, Шаваносов?
Шаваносов молчал.
— Не бойтесь. Маршрут к вашей птичке умрет в моем сердце.
— Гуси! - показал Шаваносов.
Низко над тундрой, вытянувшись косяком, тяжко летела гусиная стая. Незнакомец вскинул винчестер, повел стволом. Грохнул выстрел. Один гусь сломался в полете и, кувыркаясь, упал на землю.
— Вот и ужин, - весело сказал незнакомец.
На близком бугре возникла человеческая фигурка.
Вскоре они сидели у эвенкийского чума. Эвенкийка кормила грудью младенца, мальчик лет семи не спускал с них глаз, а старый худой эвенк говорил о дороге:
— Не надо туда ходить, - эвенк махнул рукой на дальний хребет. - Его зовут Крайний Камень. Дальше шибко худое место. Озер много, рыбы много, ягеля для оленя много - ходить нельзя.
— Почему?
— Шибко опасно. Сверху трава, внизу лед. Во льду эти… Выкрутило водой. Сверху трава. Стенки гладкие. Олень провалился - пропал. Человек если один, тоже пропал.
— Встречал такие места, - сказал незнакомец. — Явление термокарста.
— Озера, - как во сне пробормотал Шаваносов. - Равнина… множество птицы…
Парнишка возбужденно поглядывал на Шаваносова и на отца.
— Маленько кочуем здесь, потом в Сексур–дах, - рассказывал старый эвенк. - Там наше стойбище.
Шаваносов вынул обтрепанный дневник и принялся писать, положив его на колено. - Заботитесь о потомках? - усмехнулся незнакомец.
ГИДРОГРАФЫ
Деревянная причальная стенка была выстроена на берегу. Наверху, на обрыве, маячили темные северные избы. Вонзалась в бледное небо мачта радиостанции.
У причальной стенки стояло несколько обшарпанных катеров.
— Прибыли! - хрипло сказал Васька Феникс.
Он вылез из лодки, кинул на песок небольшой якорь, ткнул его сапогом.
Сашка Ивакин отошел к причалу. Сел. Закурил.
Из–за берегового мыса вышло небольшое белоснежное судно. Остановилось поодаль от берега. Загремел якорь. Шлюпка отвалилась от судна.
…В шлюпке было трое парней. Они причалили лодку, выпрыгнули на берег и ушли в путаницу домов. Белоснежное, низкосидящее судно маячило на окрашенной закатом воде как мечта.
Ребята вернулись со звякающими и булькающими рюкзаками. Сашка подошел к ним:
— Что за судно, ребята?
— Гидрографы. Картируем отмели, - сказал хрупкий, совсем юный парнишка. Он был молод, белокур, красив какой–то девичьей красотой и оттого, видно, старался говорить тоном бывалого волка.
— А куда вы сейчас? На восток.
— Высокий, похожий на эстонца парень доброжелательно смотрел на Сашку, низенький бородач укладывал рюкзаки.
— Меня не возьмете?
Бородач разогнулся, хмуро глянул на Сашку:
— Анекдоты можешь травить?
— Нет.
— Коку помочь, гальюн драить?
— Попробую.
— Несерьезный ты бич. - Бородач сплюнул. Они начали сталкивать шлюпку.
— Надо, ребята. Я не бич. Мне надо быть на востоке.
— Сказано, что нельзя, - ответил жестокий юнец.
Бородач оценивающе глянул на Сашку.
— «Надо» - слово серьезное, - сказал он, помолчав. -Садись, если «надо»!
Высокий эстонец ободряюще кивнул головой и улыбнулся, показав прекрасные зубы.
В тихом моторном рокоте, в безоблачном солнце по гладкой воде медленно двигалось гидрографическое судно.
В рубке крутился самописец эхолота, вычерчивая прямую линию, и человек возле эхолота, прищурившись, сосал папиросу, косил взгляд на бумажную ленту и мурлыкал привязавшуюся с утра песенку :
…Мы люди моря. Живем на суше.
Нам делать нечего, мы ходим,
бьем баклуши…
С высоты птичьего полета можно было видеть, как судно, пройдя короткое расстояние, описывало кривую и снова двигалось параллельным галсом, и снова разворачивалось, и снова шло параллельно… Как будто настойчивый упрямец разыскивал оброненную на морское дно небольшую вещицу.
В тесном кубрике с двухъярусными койками было трое. Один после вахты спал, укрывшись по самый нос байковым одеялом, другой читал толстую книгу, а Сашка Ивакин смотрел в потолок и кусал губы.
— Собеседник ты, Саша, изумительный. Как эта книга, - парень повернулся к Сашке и показал обложку «Пятизначные математические таблицы», Б. И. Сегал, К. А. Семендяев.
Сашка молчал.
— И это человек, пользующийся прославленным гидрографическим гостеприимством. Бесплатным проездом… к… месту следования. Ты случаем не младенца зарезал?
— Нет, - ответил Сашка.
— И всесоюзный розыск на тебя не объявлен? Или ты сам майор Пронин?
— Тоска, - сказал Сашка. - Третьи сутки на одном месте. Третьи сутки одну и ту же сопку видать. На сколько мы за месяц уплывем?
— Миль двести пройдем. Работа.
— Я понимаю.
— Ты, Саня, плохой человек. Спешишь куда–то. Мозгу точишь. А был бы ты тунеядец. Бродячие тунеядцы, понимаешь, для компании хороши. Анекдот тебе свежий. Пример из собственной жизни. Ужасный случай, который видел своими глазами. От нашей работы обалдеть можно.
— Можно, - согласился Сашка.
Парень глянул на часы, спрыгнул на пол. Посмотрел на спящего, натянул одеяло на его босые ступни, взял с полки мичманку, надел, поправил набекрень и вышел.
Сашка следом за ним поднялся на палубу. Дремотное, как будто никем не управляемое судно двигалось по гладкой воде. С севера, с океана, шли длинные пологие валы.
— Штормит где–то, - сказал парень. - А у нас курорт.
Из–за рубки доносилось бренчанье гитары. Сашка обошел рубку. Лицом к заходящему солнцу прямо на палубе сидел бородач в полярной куртке, натянутой на голое тело. Он тихо бренчал на гитаре и пел, мурлыкая для самого себя, для этой тихой минуты жизни.
Увидев Сашку, парень прихлопнул струны ладонью. Приземистый, чернобородый, он напомнил
