опыту.
– Ну, страшного ничего нет, – на всякий случай сказал Славка. Теперь он совсем перестал что–либо понимать.
Гул голосов затих в коридоре. Видимо, начался следующий доклад. Славка взглянул на приколотое к стене расписание. Вслед за Чернышевым шла сенсация дня – доклад, который в институте ждали почти полгода. «Жаль, что опоздал», – подумал Славка. В комнате было тихо. Темная пылесосная дорожка лежала на ковре. За стеной Миха Ступарь дурашливо напевал песню о Марусе, решившей отравиться.
«Смотрит на увеличение 800 и радуется», – решил Славка.
17
Дверь открылась.
В комнату вошел незнакомый человек. – Здравствуйте, – сказал он и снял шляпу.
Мудрые, чуть грустноватые глаза старого лешего были у этого человека. Оттопыренные уши и ехидных размеров нос составляли его лицо.
– Здравствуйте, – сглотнув от волнения слюну, сказал Славка.
Шляпа качнулась и опустилась, закрыв голый, как коленка, выпуклый череп мудреца.
– Здравствуйте, – повторил он. – Вы Беклемишев?
– Ага, – опять почему–то сглотнув, сказал Славка. – Вы это по интуиции или по информации?
Человек хитро улыбнулся. Сумасшедшая веселинка скакнула в его глазах.
– Крапотников, – представился он. – Директор норкового питомника. В местах отдаленных…
Славкина мысль обежала кругозор событий. Цепь фактов с лязгом сомкнулась. Он вежливо поклонился:
– Ярослав Беклемишев.
Странный человек широко улыбнулся. Славка улыбнулся еще шире.
– Мне рекомендовали вас как лучшего специалиста по норкам, – вкрадчиво сказал незнакомец.
– Без меня меня женили, – осторожно отпарировал Славка. – Я узкий специалист по грызунам.
– Давайте напрямик.
– Идет.
– У меня умирают маленькие коричневые зверьки, – серьезно сказал странный человек. – Каждый день я кидаю на свалку золотые рубли международной валюты. Мне нужен толковый специалист. Я не упрашивал бы вас, как мальчишка, если бы вы не были последней надеждой.
– Ваша последняя надежда видела норок три раза в жизни: два на экскурсиях в музей и один раз на препараторском столе.
– Готова койка с видом на океан.
– Океаны принимаю только по распоряжению начальства, – насмешливо сказал Славка. – Какой океан?
– Тихий.
– Черт возьми! И все–таки идите к начальству.
– Ваше согласие, и я через пять минут принесу вам командировочное удостоверение.
– Вы действительно страшный человек, – усмехнулся Славка. – Теперь я все понял. У вас, не обижайтесь, паранойя. Идефикс, по–научному. С такими, как вы, невозможно бороться.
– А может, поговорим по–хорошему? Не боитесь поговорить по душам с параноиком? – Человек сказал это тихо, почти грустно.
– Идет!
Они встали. За стеной Миха Ступарь озабоченно насвистывал румбу… Тихо пощелкивала батарея отопления. Бюст питекантропа смотрел в темноту коридора слепым взглядом. Из–за стеклянных дверей доносился голос очередного докладчика.
18
Их встретила зеленая трава аэродрома. (Скажите, пожалуйста, здесь растет трава!) И ветер донес знакомый по мальчишеским снам соленый запах. (Это пахнет Тихий океан. Почему его не видно?)
Навстречу им двинулся жердеобразный человек в длинном, до пяток, плаще. Человек стеснительно пожал Славке руку и сказал баском: «Згуриди»
– Грек, – скороговоркой прокомментировал Крапотников. – Единственный грек на все побережье. Единственный закройщик плюшевых жакетов на сто тысяч квадратных километров.
Обшарпанная «Победа» крутила их по узким деревянным улицам. Шофер был в ковбойке и почему–то в зимней шапке. На поворотах он перекатывал папиросу из одного угла рта в другой. Уникальный грек с провинциальной вежливостью задавал вопросы о дороге.
«Победа» остановилась у деревянного одноэтажного домика. Полная женщина в ситцевом платье открыла им калитку.
– Прошу, – сказал Згуриди.
Низенькая чистая комната была тщательно убрана. Беклемишеву сразу понравилась эта комната, и даже горшки с фикусами у окон, и глупейшая картина рыночного производства. Полная женщина с церемонными извинениями накрывала стол. Згуриди принес откуда–то цветной графинчик.
– За знакомство, – сказал он.
Только Крапотникову не сиделось на месте. Он рассказал Славке о вольерах, холодильнике, каком–то микроскопе. Было ясно, что ему очень хочется немедленно схватить Беклемишева за руку и потащить его в питомник к норкам. Полная женщина с улыбкой наблюдала за ним. Видимо, Крапотников был в этом доме свой человек.
– Молодой человек будет спать после дороги, – сказала женщина. – Ваших норок он посмотрит и завтра.
– Я живу здесь седьмой год, – сказал Згуриди. – Два года назад здесь работали геологи. Очень насмешливые молодые люди. Они все удивлялись, почему я грек. «У тебя должна быть фелюга, Згуриди, – говорили они. – Какой же ты грек без фелюги?» Я послушал их. Действительно, живу, можно сказать, на берегу Великого океана, а фелюги нет. Я купил себе очень большую шлюпку. На ней есть мотор. «Мотофелюга» – так сказали геологи. Вы можете брать ее себе когда угодно. Здесь много рыбы. Но редко бывает погода.
Они пили какой–то сладкий ликер. Наверное, от него Славке в самом деле хотелось спать. Казалось, что он сидит в этой комнате сто лет. За тысячи верст отсюда остался город с библиотекой, курилкой, дурехой Катькой, идеями доцента Мироненко и стихами о мирах, написанными карандашом на серой гранитной колонке.
– Фелюга должна быть с парусом, – сказал Славка.
– Не умею шить парус, – усмехнулся Згуриди. – Могу сшить юбку–кринолин, но не знаю, как делать парус. Кроме того, у настоящей фелюги мачта должна быть из дерева кипариса.
– Чепуха, – сказал Семен Семенович Крапотников. – Исправный мотор – и все кипарисы.
19
Было обычное утро. Оно принесло с собой туман. Туман пах йодом и рыбой, потому что на берегах Тихого океана туманы всегда пахнут так. Он висел на иголках лиственниц и серебрил стены домов. Запах йода смешивался с запахом человеческого жилья и хвои.
В это утро Веня Ступников проснулся без пятнадцати семь. Его разбудил будильник. В сущности, Вене незачем было просыпаться именно в это время. После визита директора норкового питомника в музей не забрела ни одна живая душа. Но Веня–то твердо знал, что уважающий себя писатель должен начинать день чашкой кофе и сигаретой. И необходимо, чтобы это было пораньше.
Веня пил кофе, курил и мыслил. За окном стояла белая муть. В раскрытую форточку лезла сырость. Это был знаменитый туман Охотского побережья. Жизнь снова оказалась очень сложной. Из–за того, что в каком–то проклятом питомнике дохнут норки, он, Веня Ступников, не имеет ни минуты покоя. Каждый день он как идиот бредет в эту долину. Два дня подряд доказывал, что он историк и ни черта не понимает в животноводстве. Потом еще два дня по ее просьбе толкался по всем учреждениям города в поисках помощи. Кажется, он узнал всех служащих городка. Директор питомника, тот самый злополучный чудак, исчез в неизвестном направлении.
По ночам память воскрешает далекий черноземный городок, и… так или иначе приходится заниматься
