Калиткин подумал, что он никогда не мог себе это позволить. Старшина сверхсрочной службы должен являть солдату пример во всем, начиная от отношения к службе и складок на гимнастерке до манеры вести разговор. И вдруг Калиткин вспомнил, осознал забытый ранее факт: солдаты всех наборов всегда звали его в гарнизоне Верблюдом. И снова Калиткин без злости и обиды осознал это и отнес за счет свойств собственной телесной периферии. Он покосился на солдата, пытаясь уловить насмешку в отношении к себе. Но солдат был просто усталым человеком за рулем, и Калиткин не стал затевать разговора: дорога потребует, заговорит сам. Сейчас их было как бы трое: солдат, Калиткин и тягач, упрямо ползущий на крутую гору. В безлюдье каменистой дороги тягач стал как бы одушевленным существом со своими заботами, усталостью и чувством долга.
Известняковые столбы по сторонам укрупнились, переросли в скалы, скалы стали сливаться в отвесные, изрезанные щелями хребтики. Лишь каменистая долина, по которой они ехали, шла ровно, с легким уклоном вверх, где на горизонте горел красный от заката снег горных вершин. При виде снежного хребта с чужим иностранным названием, заката, красного на быстро чернеющем небе, Калиткина кольнуло ощущение неотвратимого бега бытия. Он с выдохом сказал: «Итого!» В данном случае это означало: «Здесь – место серьезное».
Застава появилась сразу, как хорошо подготовленный удар по врагу. Была долина в лунном свете, рваные скалы справа и слева – и вдруг в пятидесяти метрах дозорная вышка, каменный забор, за забором крыши казармы, металлические ворота, одним словом, застава. Неожиданное расположение ее Калиткину очень понравилось.
Начальник заставы – парень молодой, с налитой мышцами фигурой под свитером (не по форме, не по форме одет) – Калиткина встретил сухо, но вежливо. Поздоровался за руку, сообщил место постоя – комната для приезжих, распорядок жизни и тут же отошел. Калиткин занес рюкзак в комнату со скрипучим полом и сел на койку. Сквозь дверь доносились знакомые звуки гарнизонной жизни. Он вышел на крыльцо и ужаснулся еще раз – огромные, с тарелку величиной, звезды висели над четвертой зоной. В груди пощипывало холодным разреженным воздухом. Была тишина.
Ночью Калиткин вспомнил налитую мышцами фигуру начальника заставы и одобрил, что тот соблюдает режим тела. «В нашей жизни без этого нельзя», – думал Калиткин. И вдруг со всей силой самовнушения, на которую был способен, Калиткин стал убеждать себя, что никаких припадков здесь быть не может.
Утром начальник заставы сообщил Калиткину, что согласно распоряжению полковника Сякина он имеет право свободного передвижения в пограничной зоне. Ему дается лошадь. Ношение оружия запрещено. Тут начальник заставы вскинул глаза на Калиткина и в упор спросил:
– Верхом можете?
– Могу, – ответил Калиткин.
– Тогда объедем ориентиры, чтобы вы в случае чего не заблудились.
В глазах у начальника была хитрость, и Калиткин понял, что он все знает о его прошлом, знает знаменитую калиткинскую придирчивость и сам предлагает объехать систему охраны, чтобы Калиткин не делал этого втихую. Это Калиткину очень понравилось. Они объехали полосу поперек долины.
– Вправо – место непроходное, – сказал начальник. – Там ни днем ни ночью козел не проберется. Влево также. Охраняем вот эту полосу.
Калиткин молчал. Система охраны вырабатывается годами. Тут с одного осмотра ничего сказать не сможет ни один серьезный пограничник. Только балаболка полезет с советами. Видно, и начальник оценил молчание Калиткина, и между ними установилось должное доверие и симпатия.
…Представления Калиткина о том, как искать мумиё, были самыми смутными. Он предполагал, что смола эта должна прятаться от человека в щелях или пещерах. Обнаружить ее можно по виду или по характерному острому запаху. Поэтому Калиткин сразу вычеркнул из своего района долину и стал искать проход в обрамляющие ее хребты. Он быстро обнаружил, что они лишь издали казались неприступными совершенно. Высохшие давно потоки прорезали в известняковой стене расщелины, где кое-где она распадалась, но в просвет виднелась такая же другая стена. На умной и осторожной пограничной лошади Калиткин объезжал эти расщелины одну за другой. И нашел то, что требовалось, в трех километрах от заставы. Глубокая щель уходила в хребет, поворачивала, расширялась в котловину, а из котловины несколько распадков вели наверх, на спаленную солнцем известняковую плоскость.
Калиткин оставил лошадь внизу и стал карабкаться по одной из щелей. Дыхание было коротким, точно он вынырнул из глубин омута, но Калиткин не торопился. Он выбрался наверх, вытер пот, и ему стало страшно. Черное от пустынного загара плато тянулось к границе. В нем виднелось множество трещин, дыбились возвышения, и с первого взгляда было ясно, что пройти по нему нельзя. Но Калиткин, привыкнув сомневаться в таких вещах, подумал, что, может быть, существует связанная между собой система трещин, распадков, которая выведет мимо заставы прямо к границе.
Сидя на блестящем коричневом камне, Калиткин смотрел на снежный хребет, расположенный уже за границей. «Телесная периферия…» – грустно подумал Калиткин. Он чувствовал, как от недавнего напряжения левая нога становится чужой. Не дай бог, заметят на заставе. Сознание Калиткина четко двоилось, и сейчас, как никогда, их было двое: главный, внутренний, старшина погранвойск – и неисправный внешний. Калиткин встал и, стараясь перед самим собой не подволакивать ногу, прошелся по плато. Внутренний человек требовал точно проверить подозрение о системе трещин. Сделать точную проверку он, конечно, не мог, но он обязан был составить хотя бы свое представление о возможности прохода здесь.
Калиткин спустился вниз к лошади и проехал по ложбине дальше. Когда-то здесь бушевал водный поток. Но остались лишь слегка обкатанные камни да отвесные стены. Ложбина незаметно поворачивала к границе, значит, Калиткин был ближе к ней, чем застава. Известняки сменились на более рыхлые, и вместо отвесных стенок начались осыпи. Поперек осыпей шли четко видимые горизонтальные тропки. Архары или горные козлы-теке. Они не боятся пересекать осыпи, потому что имеют чутье. Ложбина все подворачивала и подворачивала на юг, к границе, и Калиткин неизвестно зачем стал поторапливать лошадь. У него появилось предчувствие Одновременно он думал о том, что если бы здесь было мумиё, то местные жители наверняка о нем знали, и еще думал об архарах и горных козлах, наверное, они приходят на это выжженное высокогорное плато весной.
Ложбина внезапно кончилась цирком из осыпей. И тут Калиткин безошибочно увидел ясный и четкий след на одной из них. След шел зигзагом, по краю, и Калиткин неопровержимо понял, что так может подниматься лишь человек. Здесь проходили не один раз либо проходила группа человек в десять.
«Может быть, тренировка гарнизона заставы», – подумал Калиткин. Он слез с лошади и сразу почувствовал чужую левую ногу. Калиткин всегда допускал ум и хитрость врага, и почему-то он подумал о том, что и на заставе не дураки, люди наблюдательные. Ему надо как можно меньше ходить, чтобы не запретили выезды раньше времени. Тем не менее он упрямо полез по осыпи.
