держать надо востро — народ там сплошь старообрядческий, кержаки, живут зажиточно, каждый себе на уме…
Бурливый Ануй, вдоль которого двигался полк, и привел вскоре в Топольное.
Большое кержацкое, село насчитывало без малого полтысячи дворов — и почти все они, эти дворы, что пасхальное яичко, крепенькие и обихоженные. Война как будто стороной обходила Топольное. А вернее сказать, топольнинцы сами изощрялись обходить войну, держались особняком, не вмешиваясь ни во что и как бы не замечая происходящих вокруг событий, чем и заслужили доверие колчаковцев. Топольное считалось одним из самых «благонадежных» сел. Сюда если и заходили белогвардейцы, так только затем, чтобы отдохнуть, погулять, пополнить продовольственные запасы — и, не уронив ни единого волоска с топольнинцев. уйти дальше. А рядом, поблизости, каратели жгли и убивали — и не далее, как три дня назад, спалили дотла соседние деревни Барагаш и Белый Ануй. Ветром доносило оттуда запах паленины, человеческие стоны и крики, но топольнинцы оставались глухи…
Как только полк вошел в Топольное и расположился на отдых, Третьяк тотчас, не откладывая на завтра, приказал созвать на сход все взрослое население. Оказалось это не просто. Народ собирался медленно и неохотно. Разыскали старосту. Плотный бородатый мужик средних лет, по фамилии Закурдаев, угрюмо смотрел исподлобья. Третьяк спросил у него, сколько в селе мужиков и парней, способных держать в руках оружие.
— А хто ж его знает, — вильнул глазами Закурдаев. — Пошшитать надо.
— Придется посчитать, — сказал Третьяк. — А то вы тут как будто и не слыхали о существовании Советской власти.
— Супротив Советской власти мы ничего не имеем…
— Однако ж и Советская власть ничего от вас не имеет. Чем вы ей помогли? А колчаковцев, как нам известно, снабжаете щедро. Или не так?
Закурдаев пожал плечами, угрюмо глядя в сторону:
— То дело принудительное. Ежели такое дело, дак мы и вас снабдим…
— Спасибо, — усмехнулся Третьяк. — Но сегодня вопрос стоит иначе. Сегодня вы должны решить вопрос не двояко, — продолжал он, обращаясь уже ко всем собравшимся на площади топольнинцам. — Сегодня так: либо вы примыкаете к нам и оказываете полную поддержку, либо завтра колчаковцы повернут вас против Советской власти… если еще не повернули. Вот и решайте: с кем пойдете?
Топольнинские мужики мялись, переглядывались, оживленно и горячо переговаривались между собой — и вытолкнули наконец вперед того же Закурдаева: говори, мол, за всех, на то ты и староста… И Закурдаев, надвинув шапку на лоб, огляделся по сторонам, будто кого отыскивая, и глуховато, но все же достаточно громко объявил, что топольнинцы, которые могут держать в руках оружие, примкнут к партизанам и внесут свою лепту в общее дело… Было в этих словах — «внесут свою лепту» — что-то неискреннее, половинчатое, как показалось Третьяку, сказанное не от души, а как бы вынутое из-за пазухи…
— Сколько человек вы можете выделить? — спросил Третьяк. — И сколько у вас оружия?
— Сотни полторы мужиков, полагаю, наберется, — прикинув в уме, ответил Закурдаев. — Найдется и оружие.
Договорились: на сборы — одна ночь. А утром, ровно в девять, добровольцы являются на площадь — верхами и с полной выкладкой, откуда вместе с полком и уже в его рядах отправятся дальше.
Утром, однако, ни к девяти, ни к десяти топольнинцы не пришли. Разыскали опять Закурдаева.
— Где же ваше ополчение? — глянул на него Третьяк.
— Не поспели, якорь их задери… — притворно вздыхал, почесывая затылок, староста. — Делов по горло — хозяйство ж так не бросишь. Отсрочки мужики просят до завтрева…
— Жаль, гражданин Закурдаев, что дела ваши расходятся со словами… Очень жаль!..
Закурдаев почуял в тоне Третьяка жесткость и даже угрозу, вильнул глазами и поспешно заверил:
— Завтра — как штык. Сам займусь этим делом…
— Полк уходит сегодня.
— Догоним… непременно догоним, — вильнул опять глазами. — Кони у нас добрые.
— Кони-то добрые, только нас больше интересуют люди.
Часу в одиннадцатом полк оставил Топольное и двинулся по тракту — на Черный Ануй. Настроение у многих было мрачное и подавленное. Случай с топольнинскими «добровольцами» подействовал удручающе и на Третьяка В первый момент он даже растерялся, не зная, что пред принять и как поступить в этом случае… Теперь немного успокоился, обдумал все и решил, что где-то он, комиссар Третьяк, допустил просчет, проявил слабость и не довел дело до конца.
А тут еще Буньков подлил масла в огонь:
— Вот видите, как оно получается, товарищ комиссар? Не захотели — и не пошли. И никто им не указ…
Третьяк посмотрел на него строго и ничего не сказал Проехали еще немного. Вдруг Третьяк повернул коня, съехал на обочину и приказал остановить полк.
— Зачем? — не понял Огородников, негодуя в душе, хотя и не показывая виду на то, что он числится командиром полка, а командует Третьяк — последнее слово за ним. «Если и дальше так пойдет — пользы от этого будет мало», — подумал Огородников. И переспросил: — Зачем останавливаться?
— Есть соображение, — сказал Третьяк. — Надо выделить один взвод и немедля вернуться в Топольное.
— Только что из Топольного… Что мы там забыли? Третьяк озабоченно помолчал.
— Забыли кое-что. Ушли оттуда, как говорится, не солоно хлебавши.
— И что же теперь?
— Теперь надо вернуться, — твердо сказал Третьяк. — И провести поголовную мобилизацию.
— Это как мобилизацию?
— Как и положено: по приказу штаба полка. Призовем всех способных держать в руках оружие… в возрасте от восемнадцати до сорока пяти лет. Теперь, когда начинаются решающие схватки с врагами революции, полагаться только на добровольцев недостаточно, — пояснил. — Защита Советской власти — дело всеобщее.
— Но и полк засорять такими людьми, как топольнинцы, нежелательно, — возразил Огородников. — Да и небезопасно.
— Опаснее будет другое, — настаивал Третьяк, — если топольнинцы соберутся завтра и ударят нам в спину. Допускать этого нельзя. А с мобилизованными будем вести разъяснительную работу. Найдутся и среди топольнинцев люди с пониманием…
Отрядили взвод под командованием Акимова. И тот блестяще выполнил приказ. Около трехсот топольнинских мужиков и молодых парней были в тот день мобилизованы.
Правда, когда Акимов догнал полк, выяснилось, что среди мобилизованных — немало старше, а иные младше «призывного» возраста… В спешке Акимов перестарался. Пришлось исправлять ошибку — и человек семьдесят отпустили домой. Остальные же были рассеяны по взводам и эскадронам.
Поздно ночью, 23 сентября, полк Степана Огородникова подошел к Черному Аную, остановился верстах в трех и стал ждать донесений разведки. А часа через полтора стало известно: Черный Ануй еще вчера был занят частями Второго партизанского полка. Разведчики предупредили ануйцев о приближении огородниковского полка. И вскоре навстречу ему выехали Какорин, Чеботарев и Пимушин…
Радость, которую испытывали в этот момент бойцы обоих полков, была неописуемой. Еще бы, такие силы собрались вместе! Казалось, ничто их теперь не сможет остановить, никакие другие силы… Чуточку опьяненные первыми успехами, многие и не предполагали, что главные бои, самые тяжелые испытания еще впереди и что белогвардейцы, хорошо осведомленные о продвижении и формировании партизанских полков, тоже не дремали, а спешно стягивали основные силы и закреплялись на самых важных участках Горного Алтая, преимущественно по Чуйскому тракту,[7] который они держали под особым контролем… Черный Ануй, по существу, находился в кольце. Казачья линия опоясывала его, и эта
