дивизионе, который приказано ему сформировать… Удивил его верх-ануйский председатель Кужай Тобоков, два дня назад обещавший выступить в защиту Каракорума. Сегодня же он сидел, как воды в рот набрав, и одним из первых поднял руку против присоединения. Кайгородов подошел к нему после собрания, кивком головы поздоровался, но руки не подал:
— Как чирьи, Тобоков? — спросил насмешливо.
— Болят, кермес их задери!..
— Ну, погоди немножко… вот подыщем средство — и вылечим тебя, — недобро щурясь, пообещал. — Огорчил ты меня сегодня, Тобоков. Обещал голосовать за округ, а проголосовал за совдеп. Как прикажешь тебя понимать?
— Пока поживем по-старому, а там посмотрим, — простодушно ответил Тобоков. — Будет в округе лучше — перепишемся.
Кайгородов посмотрел на него в упор, подозревая, что он только прикидывается простачком, а на самом деле…
— Лучшую жизнь, Тобоков, надо завоевывать, а не ждать, когда тебе эту жизнь преподнесут на блюдечке, — сухо и жестко сказал. — А то ведь и опоздать можно… Понял?
Угрюмова он остановил во дворе, тронул за плечо:
— Послушай, секретарь, а ты ведь сегодня переводил не мои слова, а свои, которые носишь за пазухой, как камни…
— Слова в голове надо держать, а не за пазухой, — ответил Угрюмов, ничуть не смутившись, и слегка дернул плечом, высвобождая из-под руки Кайгородова.
— Ну смотри… чтобы голове от этих слов тяжелее не стало, — предупредил Кайгородов, придвинулся почти вплотную, глаза в глаза, и тихо добавил: — Совдепу служишь, Угрюмов?
— А ты кому?…
Из Черного Ануя Кайгородов выехал в Барагаш, где встретил Степана Гуркина. И обо всем ему рассказал. Тот махнул рукой:
— Черт с ними, обойдемся. Большинство волостей присоединились. А как с туземным дивизионом? — поинтересовался.
— Троих завербовал в Черном Анус. Остальных будем искать в других местах. Найдем! Алтай большой.
Тем временем Гуркин побывал в Чемале — провел совещание. Хотя, по правде сказать, вопросы, которые обсуждались на этом совещании, можно было и в Улале решить, не гоня лошадей почти за сто верст. Но кто-то предложил (кажется, доктор Донец и предложил первым ехать в Чемал), его поддержали, и Гуркин, хотя и догадывался о тайных причинах, побудивших доктора подать эту мысль (проявляет заботу о состоянии духа и здоровье художника), возражать не стал, а скорее напротив — согласился с молчаливой благодарностью. Поездка в Чемал радовала его заранее, сулила немало добрых впечатлений. И не только потому, что ехать предстояло мимо Аноса, дорога там вплотную подходила к Катуни, на левом берегу которой виднелась деревня, переправляйся на пароме — и дома!.. Нет, не только этим привлекала и радовала Гуркина поездка в Чемал (да он по пути туда и не стал заезжать в Анос), главное для него — встреча с чемальскими друзьями, которым он доверял, надеялся на их поддержку, и они его не подвели. Совещание прошло дружно — и все вопросы были решены в пользу культурного развития Каракорум- Алтайского округа…
На обратном пути Гуркин заехал в Анос. Жена встретила его непривычно сухо и сдержанно, без лишних расспросов и жалоб. «Отвыкает», — кольнуло ревнивое чувство. Однако он подавил в себе это чувство, да и настроение у него после чемальского совещания было приподнятым, не хотелось его портить.
— Ну, как вы тут? — спросил он. — Какие новости?…
— Живем помаленьку, — уклончиво-сухо ответила Марья Агафоновна, вытерла концом платка уголки губ, вздохнула протяжно и добавила, отводя взгляд в сторону. — А новость одна: сенокос вон скоро… а кто будет косить! — говорила с той же сухой сдержанностью, вроде бы и не жаловалась, не просила и не ждала поддержки, а лишь делилась повседневными своими заботами: хозяйство какое ни есть, а его содержать надо. Гуркин с сочувствием смотрел на жену:
— Может, с кем из мужиков поговорить? Помогут, поди.
— Много их нынче в Аносе, мужиков? А кто и здесь, дак своих забот у каждого…
— Может, лошадей продать? — после долгого раздумья сказал.
Марья Агафоновна осуждающе-удивленно посмотрела на него:
— Да ты что! Жить не собираешься?
— Ну не всех, конечно, — виновато он уточнил. — Зачем нам шесть лошадей?
— Сбыть легко. А потом что? Тебе, как я погляжу, ничего не надо. А я святым духом жить не собираюсь с такой оравой…
— Ладно, — примирительно он сказал и тронул жену за плечо, задержав на нем руку. — Что-нибудь придумаем. Да и не одна ты, Василий вон совсем взрослый. Да и Гена уже помощник… — кивнул на младшего сына. — Может, и мне удастся вырваться на денек-другой, выкрутимся как-нибудь…
Потом он зашел в мастерскую. Все здесь было, как и прежде, лежало, стояло и висело на своих местах. Никто без него сюда не входил. Пахло сухой краской и пылью. Гуркин остановился у мольберта, повернутого к стене холстом, так и не снятого с подрамника… «Ничего, ничего, — успокоил себя, — вот наладим дело в округе, тогда и к живописи вернусь. Ничем другим заниматься не буду — только живописью!..»
Гуркин закрыл мастерскую. И в тот же день вернулся в Улалу.
Вечером, едва он перевел дух после дороги, явился брат.
— Ну, что в Чемале? Как прошло совещание?
— Лучше, чем я ожидал, — ответил Гуркин. — Издательство решили открыть. Комиссию создали из пяти человек: мы с Никифоровым от национального комитета, Добрынин от отдела по народному образованию, Тупиков и Яковлев от колонии художников и писателей. — Не мало пяти человек?
— Единомышленников, кроме комиссии, достаточно, особенно в Чемале. Поддержат. Стефан Борисов уже готовую «Азбуку» представил… Первая азбука на алтайском языке! — радостно говорил Гуркин, поглядывая на брата. — Теперь все дело за типографией. Будем печатать художественные книжки для детей. Тупиков с Яковлевым берутся за это дело. Пусть. Это хорошо! И не только для детей… Со временем издадим труды Потанина, Гуляева, Семьянова по истории Алтая. Вот с чего начнем! — Он посмотрел на брата, не уловив в его лице ответной радости, несколько удивился и, понизив голос, спросил: — А что здесь, какие новости?
Степан помедлил — так не хотелось огорчать брата, портить ему настроение после чемальского совещания.
— Новости неважные, — решился все же сказать. — Совдеповцы разгуливают по округу, как у себя дома. Запугивают население. Силой заставляют приписываться к Бийску. Под видом обложения — учиняют грабеж: вымогают деньги, забирают лошадей… Совсем распоясались. Отряд красногвардейцев побывал даже в Мыюте…
— Что за отряд?
— Человек сто. А в Шебалино комиссар Плетнев сколотил банду, вооружены до зубов…
— Откуда у них оружие?
— Говорят, из Барнаула доставили… И в Безменове объявился какой-то союз фронтовиков. Там некий Огородников, бывший матрос, командует.
— Огородников? — задумчиво повторил Гуркин. Фамилия эта ни о чем не говорила. — Что же делать?
— Военный отдел Каракорума не исключает ответных действий.
Гуркин внимательно посмотрел на брата:
— Каких действий? Не надо торопиться. Может, связаться по прямому проводу с Бийском? Пусть совдеп разъяснит свою позицию.
