русских рассчитывали получить чай, сахар, материи, железные котлы и чайники, топоры, пилы, огнива, бисер...
Матюшкин с Кокрэном с любопытством наблюдали, как будет проходить торг. Спокойствие опиравшихся на копья чукчей являло резкий контраст с нетерпеливо мнущимися с ноги на ногу русскими. Удар колокола возвестил начало торговых сделок. И тут же шеренга русских купцов дрогнула. Они, будто их подхватил вихрь, смятенно, стремясь опередить друг друга, побежали, проваливаясь в снегу, к ожидающим их чукчам, держа тюки с товаром в обеих руках. Кто-то спотыкается, падает. Другой потерял второпях шапку и бежит с непокрытой головой вперед. И вот уже сошлись вплотную, купцы хватают чукчей за кухлянки, что-то возбужденно кричат на смеси русского и чукотского, достают из мешков свои котлы, чайники, напоказ трясут ими в воздухе, жадно хватают с саней куньи, лисьи шкурки, дуют на них, проверяя качество меха.
Эх вы, в сердцах думал Матюшкин, глядя на потерявших всякое чувство собственного достоинства соотечественников. Постыдились бы. Да какой там стыд, когда речь идет о наживе! Чукчи-то народ хоть и дикий, а держать себя умеют, до суеты не опускаются. Вот жадность-то до чего доводит!
Вечером купцы, дабы отметить удачные сделки, пустились в хмельную гульбу. На следующий день азартный торг возобновился.
Подступы к Шелагскому мысу встретили небольшой отряд Врангеля новыми испытаниями. Закончились дрова, и, чтобы развести костер и сварить обед, пришлось пожертвовать огню шесты от палатки и пару запасных санных полозьев.
— Худо, — угрюмо бормотал до того не унывавший сотник Татаринов, — очень худо! А вдруг и дальше дров не найдем?
Врангель понимал его состояние. Ни Татаринов, ни другие два казака прежде не бывали в этих краях и не могли сказать, что ждет их впереди.
К счастью, мороз, спавший до восемнадцати градусов, позволил провести следующий день вообще без огня. Тем более что путникам и без того было жарко. У западной оконечности Шелагского мыса дорогу преградили сплошные ледяные торосы. Подталкивая нарты, чтобы помочь собакам, люди то карабкались на ледяные горы, то с риском сломать шею скользили вниз. Котловины меж торосами были заполнены труднопроходимым рыхлым снегом, а как только собаки вытягивали нарты на сухие места, там открывались россыпи крупных кристаллов соли, сдиравшие с полозьев лед и ранившие ноги собак.
Берег моря здесь обрамляли мрачные черные скалы, составленные из наклонных, лежащих друг на друге, как дрова, каменных столбов.
И все же Бог, по-видимому, не совсем забыл их. На берегу небольшой бухты увидели наносный сосновый лес и наконец смогли, сделав привал, обсушиться и утолить голод горячей пищей.
Татаринов пошел после обеда осмотреть окрестности, вскоре вернулся и позвал Врангеля вместе с собой. Сотник подвел его к яме, усыпанной китовыми ребрами, и пепелищу возле нее. Рядом как опознавательный знак в землю было вкопано большое бревно.
— Чукчи? — риторически спросил Врангель.
— А кто же еще! — хмыкнул Татаринов.
— Но почему они избегают нас? Боятся?
— Может, и так.
— Мне надо проверить, — помолчав, сказал Врангель, — куда дальше уходит берег — на север или на юг.
— Продуктов осталось дня на три, — напомнил Татаринов.
— Знаю, но этого требуют задачи, поставленные перед экспедицией.
— Тогда попробуем, — согласно кивнул сотник и тут же предложил для облегчения пути оставить на месте бивака одного из казаков с остатками их провианта.
Предложение было разумным, и Врангель очередной раз с благодарностью вспомнил Геденштрома, порекомендовавшего взять в спутники этого человека.
Вернувшись, вновь подняли собак и на двух нартах, оставив казака на привале, поехали дальше. Природа, словно поощряя отвагу путников, наконец смилостивилась над ними: вдоль берега открылась ровная полоса гладкого, покрытого снегом льда, и собаки, воспряв, набрали приличную скорость. Проехав около сорока миль, отряд достиг вытянутого в море мыса. В честь стойкости спутника, делившего все невзгоды похода, Врангель назвал его мысом Козьмина. И здесь обнаружились яма, наполненная китовыми ребрами, и следы пепелища. Поднявшись на холм, Врангель определил географические координаты места и с помощью казаков обозначил крайний предел их странствий на восток сложенной из камней пирамидой.
Обозрев в трубу продолжение береговой линии, удостоверился, что она имеет юго-восточное направление. Если бы берег от Шелагского мыса простирался на восток или на северо-восток, это могло бы подтвердить гипотезу английского ученого Бурнея о том, что Азия и Америка соединены далее Шелагского мыса перешейком. Но направление берега опровергало Бурнея. Открытие было важным, искупающим все тяготы пути.
Лишь поздним вечером добрались обратно до палатки, где оставили казака с припасами. Дабы занять себя полезным делом, казак соорудил в их отсутствие большой крест из двух бревен. Татаринов ножом вырезал на нем год, число и месяц пребывания здесь отряда Врангеля. Общими усилиями крест втащили на утес и крепко вбили там меж камней.
Теперь не мешало помолиться о том, чтобы сохранились припасы, оставленные в складах-сайбах на обратный путь. Все понимали: если склады разграблены зверями, их почти неизбежно ждет голодная смерть.
Завершение длившихся три дня ярмарочных торгов наконец позволило Федору Матюшкину встретиться для установления дружественных отношений с чукотскими старшинами. Через знавшего язык чукчей якута Мордовского Матюшкин пригласил старшин в дом, где располагался вместе с Джоном Кокрэном. Мордовскому было велено передать чукчам, что ежели они уважат гостеприимство русского офицера, их ждут богатые подарки.
На встречу явились четверо самых знатных чукотских старшин: Макамок и Леут — они обитали со своим народом в заливе Св. Лаврентия; Валетка, скитавшийся с принадлежащими ему оленьими стадами в тундрах
