И вот уже знакомое Плотбище. Старшина почти опустевшего селения жаловался, что охота опять была неудачной и народ его голодает. Он с сочувствием осмотрел почти разбитый на порогах плот.
— Шибко худое судно! — вынес старик свой вердикт и предложил плыть дальше на его карбазе.
На лодку поставили парус и при попутном ветре продолжили плавание. Лед уже крепко схватил реку у берегов, но на стремнине был еще тонок, и карбаз без труда ломал его.
Предвидя, что скоро река окончательно покроется льдом, Матюшкин арендовал в следующем селении несколько собак с нартой. Величина судна позволяла принять их на борт. Но далеко пройти не удалось. Через пятьдесят верст крупные льдины прижали лодку к лесистому острову посреди реки. Сплывать дальше уже не представлялось возможным. С трудом, по пояс в ледяной воде, выбрались на землю и вытащили за собой собак и вещи.
— Что ж, Пурама, будем здесь зимовать! — весело объявил мичман своему спутнику.
Парень понимал юмор и лишь рассмеялся в ответ.
Нарубив жердей и ветви лиственницы, устроили шалаш, сверху покрыли его мхом и все сооружение облили водой. Лед, сковавший жилье, сделал его прочным и непроницаемым для ветров.
Спустя три дня рискнули продолжить путь на собаках. Дважды лед проламывался под нартами, но все обошлось, а потом покров стал так крепок, что можно было ехать без всякой опаски, и собаки побежали резвее.
В ламутском стойбище позаимствовали рыбу для корма собак, и через пять дней мичман Матюшкин благополучно прибыл на нижнеколымскую базу, где его с нетерпением ждали друзья.
Глава восьмая
Итак, одна, последняя весна оставалась для поисков лежащей в Ледовитом море земли, и подготовку к походу начали загодя. В декабре Врангель отправился за ездовыми собаками на Индигирку и Яну, и с помощью встреченного в Усть-Янске лейтенанта Анжу ему удалось уговорить старейшин предоставить для двухмесячного путешествия пятнадцать нарт с полными собачьими упряжками.
По маршруту движения, вплоть до оборудованного стана на Большой Баранихе, были устроены склады с кормом для собак. Даже доктор Кибер, испытывавший, кажется, чувство вины за то, что по болезни не смог участвовать в нескольких походах, на этот раз уверял, что теперь с ним все в порядке, и просил не бросать его в Нижнеколымске в тоскливом одиночестве.
Однако Врангель опасался, что поездки на север в поисках terra incognita доктор не выдержит. Да и что там ему изучать среди льдов?
В феврале Врангель изложил коллегам свой план:
— Для начала с удовлетворением сообщаю, что общими усилиями собрано количество потребных нам нарт с ездовыми упряжками, и это позволяет сразу разделить экспедицию на два отряда. Решены и другие проблемы. В конце этого месяца, после двадцатого числа, я отправляюсь с Прокопием Тарасовичем к Шелагскому мысу и верст на восемьдесят к востоку от него. Далее повернем на север и сделаем еще одну попытку отыскать в море землю. Тебе, Федор Федорович, — взглянул он на Матюшкина, — надо будет выехать в путь несколько позже, примерно в середине марта. Будешь со своим отрядом делать береговую опись до Северного мыса[20]. Но, вероятно, туда мы отправимся вместе. Я хотел бы, Федор, чтобы в начале апреля ты ждал нас на берегу, в восьмидесяти ста верстах к востоку от Шелагского мыса. Не исключено, что нам понадобится помощь в продуктах питания, и тебе надо иметь запас и для нас. После соединения отрядов вместе отправимся на восток, до Северного мыса, а еще лучше — до Колючинской губы, чтобы довести береговую опись до той точки, где завершилась опись берегов Берингова пролива экспедицией Биллингса.
— Получается, — угрюмо подытожил Матюшкин, — что я опять отстранен от поисков «Северной земли». Я понимаю, береговая опись дело нужное, и все же... — В глазах мичмана сверкала досада.
— Позволь, Федор, — напомнил товарищу Врангель, — не ты ли жаловался мне, вернувшись осенью с Анюя, что тебя разбил ревматизм, болят суставы? Я не могу подвергать твое здоровье новому риску.
— Сейчас я чувствую себя нормально, — упрямо выдавил мичман.
— Кто-то все равно должен выполнить эту опись, и, я думаю, у тебя это получится хорошо, — заключая перепалку, примирительно сказал Врангель. Чтобы окончательно успокоить Матюшкина, добавил: — Ежели наши с Прокопием Тарасовичем поиски опять окажутся безуспешными, я, возможно, дам тебе шанс попытать удачу и тоже съездить на север. Но лишь после того, как мы встретимся на берегу.
За окнами полутемной избы бушевала метель. В свист ветра вплетался заунывный собачий вой. В последние дни стрелка термометра опускалась за тридцать градусов мороза, и пока не было надежд, что в ближайшее время потеплеет.
В Сухарном набирались сил лучшие ездовые собаки, а с ними офицеров поджидал и сотник Татаринов. Двинувшийся на восток караван состоял из двадцати одной нарты.
Странно, но Врангель как будто уже истосковался по быстрому бегу собак, энергично погоняемых Татариновым. Он не думал о неизбежных тяготах пути. Почему-то была уверенность в том, что на этот раз повезет.
Во время привала на устье реки Березовой, на расстоянии дневного перехода до стана на Большой Баранихе, путешественников неожиданно нагнал ехавший налегке нарочный, нижнеколымский казак, с подписанной Сперанским срочной депешей. Вскрыв пакет, Врангель прочитал инструкцию сибирского генерал-губернатора.
— Что там? — спросил подошедший к нему Козьмин.
Не отрывая глаз от бумаги, Врангель ответил:
— Михаил Михайлович считает бесполезным продолжать в этом году поиски «Северной земли» и рекомендует ограничить наши работы описью берегов между Шелагским и Северным мысами.
— Что вы ответите ему?
— А то, что наши возможности позволяют нам сделать этой весной и то, и другое, — без раздумий ответил Врангель. — Неужели мы должны отказаться от нашей мечты?
