— О, там такое было! — мечтательно вздохнул Матюшкин. — Насилу вырвался.
Лицейский друг Матюшкина, Алексей Илличевский[6], был сыном томского губернатора. В губернаторском доме и останавливался Матюшкин, и рассказ о томских впечатлениях он начал с того, как болезненно воспринимают там чистку рядов сибирского чиновничества, устроенную Сперанским. Жесткие меры его считают чрезмерными, и даже сам томский губернатор, когда-то учившийся в одной семинарии со Сперанским, ныне избегает встречи с ним и в страхе ждет, что вот-вот, по примеру Трескина, полетит и его голова.
— Но не думай, Фердинанд, — с жаром переключился Матюшкин на более волнующую его тему, — что такие-то разговоры задержали меня в Томске.
— Уж наверное было что-то поважнее. Скажем, дела сердечные, — Врангель лукаво усмехнулся.
— Вот теперь в точку попал! — радостно ответил Матюшкин. — Ты сам понимаешь, молодой, в цвете лет офицер, пока неженатый, гостит в губернаторском доме, едет, по слухам, черт знает куда — то ли в Америку, то ли в Китай, то ли на Северный полюс. Толком-то никто ничего не знает, но достоверно, по всем углам шепчутся, особливо маменьки с невестами на выданье, что миссия государственной важности и совершенно секретная. Тут, видя такой ко мне чрезвычайный интерес, друг мой Алешка решил мне подыграть и из озорства шептал то одной дамочке, то другой, что этот самый Матюшкин богат чрезвычайно, с обширнейшими связями в петербургском высшем свете и, даже если что с ним в сей тайной экспедиции приключится, молодая вдова на судьбу жаловаться не будет. Это уж он потом мне рассказал, а я никак не пойму, почему на балу в губернаторском доме оказываюсь вдруг в центре всеобщего внимания. Каждая солидная дама норовит локтем другую оттолкнуть, чтоб свою дочку мне представить. И у меня, понятно, голова кругом. Одна мамзель очаровала с первого взгляда. И вот роман — бурный, скоропалительный. Признание в чувствах. Потом — вечерний сад, ее окно, приставленная к стене лестница, тайное прощание... Но кто ж знал, что у меня окажется соперник и очень опасный. Меня предупреждают: либо слуги отделают дубинками до инвалидного состояния, либо вызов на дуэль, и мне все одно несдобровать. Спас Алексей, добрый друг: «Федя, срочно уезжай к своим якутам и чукчам — иначе пропадешь!» Прощальный поцелуй, ее слезы — и уж пыль столбом позади моего экипажа!
Выслушав пылкий рассказ, Врангель осуждающе заметил:
— Даже не подозревал, что у тебя такие таланты, но так, дружище, можно и экспедицию сорвать!
— Никогда! — страстно опроверг Матюшкин. — Наше общее дело для меня на первом месте.
Перед тем как представить Матюшкина Сперанскому, Врангель напутствовал его:
— Держись с ним поосторожнее, не распускай язык. Помни: от воли этого человека зависит будущее нашей экспедиции, ее успех.
К дому Сперанского подъехали в экипаже Кутыгина. Тот же секретарь встретил их и пригласил в гостиную. Врангель представил коллегу:
— Мичман Федор Матюшкин. Едет вместе со мной. Ему пришлось задержаться в Томске, приболел.
— Весьма рад вашему благополучному прибытию.
Сперанский, пожимая руку Матюшкина, усмехнулся улыбкой царедворца, который, если и знает что-то дополнительное о визитере, не торопится объявлять об этом.
— У меня, ваше превосходительство, есть рекомендательное письмо, — полез в карман Матюшкин, — от вашего знакомого, директора Царскосельского лицея Егора Антоновича Энгельгардта.
Сперанский тут же распечатал и прочитал письмо. Взяв под руку Матюшкина, сказал:
— Мы немного погуляем по саду. Если у вас, Фердинанд Петрович, есть дела, я вас не задерживаю. А в час дня мы все вместе отобедаем.
Врангель согласно склонил голову. В предобеденное время можно было обсудить с Кутыгиным вопрос о постройке кожаной байдары, необходимой для плаваний через полыньи среди льдов. В назначенный час он вернулся в дом Сперанского. Стол был уже накрыт, и Сперанский познакомил Врангеля еще с одним приглашенным на обед гостем — высоким, лет двадцати восьми приставом Егором Федоровичем Тимковским, назначенным для сопровождения духовной миссии, вскоре отправляющейся в Пекин.
— У нас с вашим другом, — говорил, обращаясь к Врангелю, Сперанский, — был довольно интересный разговор. Федор Федорович уверял меня, что там, в Ледовитом море, вы можете открыть новый материк или, на худой конец, большой остров, наподобие Исландии.
Врангель в замешательстве посмотрел на Матюшкина: не наболтал ли он генерал-губернатору лишнего?
А Сперанский уже перевел веселый взгляд на Матюшкина:
— Но вам, Федор Федорович, надо остерегаться, как бы не заболеть перед отъездом из Иркутска, как вы приболели в Томске. — Скрытая ехидность реплики не оставляла сомнений, что Сперанский каким-то образом наслышан о томских приключениях Матюшкина.
Тот со смущенным видом пробормотал:
— Право, ваше превосходительство, я надеюсь, что...
— Что вы не найдете здесь того, что нашли в Томске? — живо закончил за Матюшкина Сперанский. — А вы не торопитесь. Как знать, может, здесь-то возможностей на сей предмет еще больше. Не жениться ли вам, господа, прежде чем отправиться в ледяную пустыню? — Поворот беседы, кажется, очень забавлял генерал-губернатора. И пристав Тимковский, уловив, что здесь присутствует игривый, имеющий под собой почву подтекст, сдержанно улыбался.
— Что, жениться? — едва не поперхнулся Матюшкин и уныло заключил: — Спаси мя от лукавого!
— Нет, в самом деле, господа, женитесь пока не поздно. Тут есть завидные красавицы. Нынешней зимой, на балах, я на них с удовольствием насмотрелся. Некоторые флотские офицеры специально приезжают сюда за невестами. Выбор, поверьте мне, широк. Есть мечтательно-романтические дамы, есть и иные, как огонь, кровь с молоком. А не найдете здесь, Федор Федорович, я, так и быть, позволю вам опять съездить в Томск.
— Мне, в Томск, да зачем же? — пролепетал красный как рак Матюшкин.
