Эмиссар уходящего сна

быть сделано?

– Как это – манит? – спросил я у Майло. – Как это происходит?

– Кто знает? – ответил он. – Только оставшиеся здесь. Спроси у них.

– У них? Где их можно найти? Майло улыбнулся:

– Да вот же, вокруг тебя. Как ты думаешь, откуда в густойбище взялись люди? Они все когда-то здесь остались. Их всех когда-то поманило.

– Поманило?

– Ну да. Видишь ли, попадающие в густойбище... как бы это сказать... они теряют возможность размножаться... Нет, я не имею в виду секс... тут все в порядке. Просто у них не появляются дети. Такое вот странное свойство у густойбища.

– И как они это переносят? – спросил я, с любопытством оглядываясь.

Несчастными кичевники не выглядели. Скорее наоборот.

– Нормально, – ответил Майло. – Это даже удобно. Видишь ли, даже имей они такую возможность, то настоящим кичевникам некогда было бы заниматься Детьми. Совсем некогда. И в результате бедные крошки, появись они на свет здесь, могли запросто, к примеру, помереть с голоду и жажды. А уж пеленки им никто бы не стал менять совершенно точно.

– Им некогда? – уточнил я. ~– Вот именно. Некогда.

– Чем же тогда кичевники занимаются? Мне кажется, они просто бьют баклуши?

– В этой части густойбища. Здесь они просто тусуются. Ну, знаешь, как карты в колоде. А вот если пройти дальше, то можно увидеть целые плантации приколов. Их выращивает особая порода кичевников, отличающаяся полным отсутствием воображения и чувства юмора.

– Приколы? – переспросил я. – Зачем они им?

– От них все кичевники приходят в хорошее настроение. Они им нравятся.

– Ага, ясно.

Я понимающе кивнул.

Нет, объяснения, конечно, штука хорошая, но некоторые вещи стоит увидеть собственными глазами. Что там за приколы, с чем их кичевники едят? Может быть, тогда хоть что-то прояснится.

– А еще приколы являются средством опознания. Настоящий кичевник от них просто тащится. Ну, так по крайней мере говорят.

– Тащится?

– Да, и еще его от них колбасит. По правде говоря, я всегда хотел посмотреть, как это происходит. Может быть, сейчас получится?

– Тогда не будем здесь задерживаться, – предложил я. – Давай поищем плантации приколов.

– Давай, – согласился Майло.

К этому времени толпа вокруг человека с восточным лицом осталась уже позади, и мы теперь находились возле шатров. Украшавшие их фотографии были довольно красноречивы. Я даже ненадолго остановился, чтобы рассмотреть одну из них, находившуюся в самом центре скопления жилищ местной элиты. На ней была изображена женщина с лицом домохозяйки. Она стояла на вершине пирамиды из книг с яркими обложками. У подножия пирамиды сидели три толстых бородача и что-то печатали на пишущих машинках. Судя по формату заложенных в машины листков и по валявшимся рядом с бородачами пустым книжным обложкам, они создавали книги для этой пирамиды.

Хм... странная все-таки штука, это густойбище. Как можно объяснить эту фотографию? Я покачал головой.

– Это элитные чумы, – объяснил Майло. – В них живут только самые известные кичевники.

– А что означает вот это? – спросил я у него и ткнул пальцем в так озадачившую меня фотографию.

Майло пожал плечами.

– Не имею ни малейшего представления. Но что-то, несомненно, означает.

– А откуда кичевники взялись? – спросил я. – Ты не знаешь, как они здесь очутились?

– Знаю, – сообщил мой провожатый. – Это случилось не так давно. Если хочешь, могу рассказать.

– Валяй, – разрешил я. – Только давай не будем терять время. Двигаемся дальше.

Мы пошли прочь от шатров, и тут я увидел тотем. Он стоял возле самой границы просеки, до поры до времени скрытый деревьями. У подножия его был насыпан холм, как мне показалось, насыпанный из перевязанных крест-накрест пачек бумаги. На самой вершине тотема была устроена площадка, украшенная флагами, здорово смахивающими на американские. Еще на площадке виднелась горка магнитофонных кассет и компьютерных сидиромов.

Мне захотелось протереть глаза.

Американские флаги... вот как? Откуда это? Может быть, они всего лишь привиделись?