В восемь часов утра перед домом остановилась машина. Из нее вышел человек в штатском, которого они видели накануне. Он позвонил в колокольчик и открыл калитку. Потом постучал в дверь и, не дожидаясь разрешения; вошел. Франс не спала. Она посмотрела на настенные часы и побледнела.
— Я хотел бы видеть вашего мужа, — резко сказал вошедший.
Полицейский из Бюро расследований стоял в ореоле прозрачного утреннего света. Кусок железа в молоке.
Она плотнее запахнула халат.
— Зачем?
Он улыбнулся:
— Я бы предпочел сказать вам это… позже.
— Я… — сказала она и заплакала.
Она плакала с душераздирающим
достоинством, скрестив руки на коленях, отвернувшись к окну.
Полицейский вздохнул:
— Самолет был сбит утром, в четыре часа двенадцать минут, двумя ракетами «земля — воздух». Он разбился в поле, к югу от Куртенея. — Он прочистил горло. — От него ничего не осталось.
— Зачем вы мне это говорите?
— Чтобы вы не думали, что мы вам поверили. Я отдал распоряжение установить поблизости радиолокатор воздушного слежения и привести в боевую готовность два подразделения противовоздушной обороны.
Он замолчал. Есть вещи, которые даже полицейскому трудно произнести.
— Не понимаю.
— А здесь нечего понимать. Одним ударом мы решили две задачи: появление этого самолета в вашем саду и исчезновение термоядерной бомбы с военной базы в Техасе. Мне осталось установить личность пилота.
— Как, а разве самолет…
— Самолет разлетелся на куски, говорю вам. Пожарные тщательно просматривают остатки, но, как бы вам сказать, осталось недостаточно… — он пробормотал что-то и замолчал.
На лестнице послышался звук шагов. Появился Уго. Он надел сандалии отца и теперь спускался очень осторожно, боком, поглощенный тем, чтобы не свернуть себе шею. Похожий на утенка на роликовых коньках. Он ступил на кафельный пол и спросил со значением:
— Вы папу ищете?
Полицейский потоптался на месте и
кивнул.
— Он там, наверху, — сказал мальчик.
Полицейский нерешительно взглянул на молодую женщину. Она необычайно пристально смотрела на сына.
— Ты уверен в этом, малыш?
Уго посмотрел на него в упор. В глубине его темных глаз затаилось неизмеримое презрение:
— Иди, дурак, — буркнул он.
Франс улыбнулась, и горе исчезло с
ее лица, как будто легкий ветерок сдул с него траурную вуаль:
— Вы слышали, что вам сказал сын?
Полицейский из красного сделался
белым и шагнул вперед.
— Что же вы больше не плачете, мадам?
— Не плачу, — сказала Франс. Уго взял ее за руку и не сводил глаз с полицейского. — Со мной мои мужчины.
Он пожал плечами:
— Это смешно. Через несколько минут…
— У вас есть ордер на обыск? — спросила его мать.
— Вот, — показал полицейский.
Франс внимательно прочла листок и
передала его Уго. Тот тоже его прочел и протянул полицейскому:
— Все по форме.
Полицейский снова стал из белого красным и нервным движением убрал листок в бумажник:
— У меня сын твоего возраста. Уже давно…
— Я запрещаю вам говорить мне «ты», — сказал мальчик.
— Я запрещаю вам говорить ему «ты», — сказала его мать.
Полицейский слабо безнадежно тявкнул и бросился к лестнице. Уго прошептал:
— Все будет хорошо, мама.
Полицейский уже был в коридоре,
куда выходили пять дверей. У него был такой вид, как будто он сейчас сожрет дверные ручки.
— Третья. — И молодая женщина открыла дверь в спальню.
Жюльен лежал на широкой кровати. Его массивное уставшее лицо покоилось на подушке, глаза были закрыты. Дыхание шевелило густые светлые усы.
Полицейского, казалось, пригвоздили к порогу. Франс облокотилась о косяк двери и закрыла глаза. За одну ночь он отправит тебя на Луну…
— Он здесь? — пробормотал за ее спиной человек в штатском.
— Спит, — прошептал Уго.
— Вижу, — злобно отрезал полицейский.
— Он устал, — с нежностью сказал мальчик. — Вы только представьте себе: жена, ребенок, да еще самолет в саду. Это слишком для одного человека.
— Нашли, кому это говорить… — вздохнул полицейский.
— Может быть, не надо вам его будить? — спросил Уго.
— Думаю, не надо, — ответил полицейский.
Он закрыл дверь:
— Очень жаль.
— Что жаль? Что папа не был пилотом этого самолета?
— Да, то есть нет. В общем, такое может только присниться.
— Присниться? — Франс грустно улыбнулась. — Это точно сказано.
— Согласитесь, мадам, что я имел основания для подозрений.
— Я ни с чем не соглашусь, — сказала Франс.
Они были на кухне. Полицейский открыл дверь, вышел. Посмотрел на небо:
— Сегодня будет хороший день. До свиданья, мадам. До свиданья, мальчик.
— Прощайте.
Когда он уехал, Франс обняла сына и прошла на террасу. Она села на скамью, позелененную мхом, и они долго молчали. Часовых уже не было. Утренний ветер шевелил ивы.
— Милый мой! — Она очень крепко прижала к себе Уго. — Я была уверена, что ты им не дашься!
Мальчик смотрел на голубое небо, в одну точку. Он проговорил:
— В тот момент… В тот момент, когда папа мне приснился, я увидел его таким, каким он был в прошлом году. Помнишь, когда мы после ужина играли в прятки в пшенице. Я всегда его находил, потому что он сидел и смотрел на Луну.
— Это была его мечта. Побывать на Луне.
— И у него тогда были усы. Может, он там сейчас? Говорят, все летчики туда попадают, когда их сбивают в полете. Летчики с большими руками и большими усами.
Она снова расплакалась.
— Не плачь, мама. Я… я присню его, каждый раз, когда он будет тебе нужен. Он будет сниться мне днем и ночью и в конце концов станет таким настоящим, что будет совсем как папа. И он останется с нами
