Только мы вернулись с завтрака, явился Голубев. Вид у него был удрученный. Сев на кровать, он сказал:
— Раз дело так серьезно, раз дошло до убийства, я должен все сказать.
— Что, вам известно об убийстве? — спросил Котлов.
— Да бросьте, Андрей Петрович, все уже знают. Видели, как выносили его из котельной.
— Так что же вы хотите нам сказать? — Андрей поглядел на меня, чтобы убедиться в том, что я слышал слова Голубева.
— Вы меня спрашивали, каковы наши отношения с Абдуллой. Так вот, он дважды просил меня купить для него в Москве драгоценности. Один раз я купил ему кольцо с бриллиантами за две тысячи восемьсот, а второй раз отказался. Он просил купить в магазине «Алмаз» в Столешниковом переулке золотой браслет с изумрудами за пять шестьсот. Мне все это было очень... неприятно. И я отказался. Должен, конечно, молчать. Но раз такое дело... Покупка в магазине ведь не преступление?
— Когда это было?
— Что?
— Когда вы купили кольцо и когда отказались покупать браслет? — пояснил Андрей.
— Кольцо в прошлом году, нет, в позапрошлом, а браслет в этом.
На Глеба жалко было смотреть, он весь поник, сжался. Я невольно вспомнил, как он держался, как развалился на стуле, придя сюда впервые.
— Вы подтвердите это письменно?
— Да, подпишу, — выдавил из себя Глеб. — И еще, — не дожидаясь вопросов, продолжал Голубев, — я должен сказать, что прошлый раз ввел вас в заблуждение. В люксе живу не я, в нем живет Катя. Я туда только прихожу. И ни разу там не ночевал, у меня есть место в общем номере.
Настал наш черед удивляться. Я поймал себя на том, что уставился на Голубева, открыв рот.
— Так в каких же вы с ней отношениях? — спросил быстро пришедший в себя Андрей.
— Были в самых близких, — услышали мы в ответ, — но она и в Москве никогда не оставляла меня ночевать у себя. Вы понимаете, она... в общем, она развратна, она извращенка. Мы поссорились с ней и разошлись. Вчера. Я ее ненавижу! — вспыхнул Глеб неожиданно и замолчал. А потом добавил: — Вот я вам все сказал, от подробностей избавьте меня.
Подробности, честно говоря, были бы весьма интересны. Но Котлов вел протокол, а поэтому насупился и спросил:
— Почему же вы делали вид, что это ваш номер?
— Так она хотела.
— По какой причине?
— Ну, не знаю. Так ей удобнее. Женщина любит сильное покровительство. Такое положение меня угнетало. Но она ни с чем не считается.
— Когда вы познакомились? — продолжал допрос Котлов.
— В прошлом году. Здесь.
— И поддерживали эту связь весь год, встречаясь в Москве, в ее квартире?
— Да. Но очень редко. Всего три раза, если считать поездку в Архангельское.
— Теперь скажите, в каких отношениях она с Абдуллой? Покупала она для него драгоценности?
— Не знаю, — отвечал Голубев. — Она очень скрытна. Но допускаю. Какие-то дела у нее с Абдуллой есть. Она бывала у него.
— В каких отношениях она была с Хударовым? С Толиком, — пояснил Котлов, ибо Глеб его сначала не понял. А когда услышал имя Толик, на лице его появилось мучительное выражение, гримаса отвращения.
— Он приходил к ней, это я сам видел. А в каких отношениях они были, я не знаю. Но все могу допустить теперь. Этот Толик такой примитив, — замотал он головой, — такая скотина! Я никак не мог этого понять...
— Вам знакома эта вещь? — Котлов вынул из ящика и положил перед Голубевым несессер.
Чуть подумав, тот ответил:
— Это несессер чехословацкий, я видел его в Москве у Кати.
— Почему вы думаете, что это он?
— Я не утверждаю, что тот самый, я говорю, что видел такой. А запомнил потому, что это мужская вещь. Но спрашивать у нее не стал, она этого не любит.
— Расскажите теперь, что вы делали вчера вечером.
— После ужина пошли в бар и сидели там до одиннадцати часов. Она бы еще сидела, но я ушел, и ей пришлось уйти. Она весь вечер вызывала меня на ссору. И мы... Это было так некрасиво! Около двенадцати я ушел от нее и лег спать. Но так и не заснул.
— Пока вы сидели в баре, вы ни разу не выходили?
— Один раз. В туалет.
— А она?
— Тоже один раз. Мы выходили с Колей Кораблевым, а она с Леной.
— И последний вопрос, — многозначительно произнес Котлов, не спуская глаз с Голубева. — Катя употребляет наркотики?
— Нет, — категорически отверг это предположение Глеб. — Иначе я бы знал. Не колется, не нюхает, не курит и ничего такого... Это точно.
— Подумайте, Голубев, подумайте хорошо. Что еще вы можете нам сообщить, чего недоговорили? Чем помочь следствию? Вы теперь знаете, совершено два убийства. И если вы вновь что-то утаили от следствия... Это может расцениваться как ложные показания. Тогда вам уже не отмыться, Голубев.
Но Глеб заверил Котлова, что добавить ему нечего, он сказал все, что знал. Подписал протокол и ушел.
— Мразь... — процедил сквозь зубы Андрей.
— Да уж... так о любимой женщине... Чуть запахло жареным, сразу прибежал. Это месть.
Визит Голубева не доставил удовольствия ни мне, ни Андрею. При всей серьезности положения.
— Но одна зацепочка тут есть, — сказал Андрей, — и может быть, очень даже важная. Бегом за Кораблевыми, Саша. Бегом. Пусть заходят сразу оба.
Я привел их, и мы сели на кровать. На одной кровати — Котлов, напротив — мы втроем.
— У меня к вам один вопрос, — начал Андрей, — один-единственный. Голубев показал, что где-то около десяти часов вы выходили в туалет. Почему вы не сказали мне об этом, Николай Алексеевич?
Лена зарделась, а Коля сказал:
— Мы выходили вместе с Глебом и вместе вернулись. А Лена с Катей.
— Нет, — тихо произнесла вдруг Кораблева. — Мы вышли вместе, а вернулись врозь. Катя предпочла пойти в свой номер.
— И долго отсутствовала? — Котлов был похож на сеттера в стойке.
— Минут пять. Может быть, чуть больше, — услышали мы в ответ.
— Спасибо! — И Котлов опять начал писать протокол. Не может без этого.
Когда Кораблевы ушли, Андрей начал вдруг делать в нашей комнате перестановку. Он отодвинул от окна письменный стол, чтобы сидеть за ним спиной к свету. Перевернул его ящиками к окну и втиснул между ним и окном стул. Другой стул он поставил напротив себя, через стол. Сел, попробовал открыть средний ящик и дверцы стола. Сзади его подпирала батарея, и поэтому ящик почти не открывался. Но это его не смутило.
— Что ж... приглашай! — произнес он многозначительно. — Попроси взять с собой паспорт. Мы даже фамилии ее не знаем.
Я шел по коридору и отовсюду слышал звуки гитар и песни. Из дальних комнат доносился только ритм, отбиваемый по струнам. А песни кричали самозабвенно, взахлеб. Катя сказала, что сию минуту будет, и
