боль в сердцах близких Осипова, погибшего от моей руки. Но ведь и в моем сердце до сих пор не утихла боль за зверски чекистами замученного моего отца, который был арестован по подозрению и виновность которого (даже перед советской властью) так и не была доказана. Даже на реабилитацию его не могу надеяться, ибо он был замучен до суда, вернее, без суда. А все его знавшие люди мне говорили, что он был очень хорошим человеком.
Я против, категорически против мести.
Мое поведение в заключении свидетельствует, что я способен вести трудовой, мирный образ жизни, быть лояльным к советской власти, если она серьезно борется за исправление своих ошибок.
Понимаю, что это свидетельство не обязательно должно быть воспринято как доказательство. Разве мало людей, лицемерящих целую жизнь, не только 15 лет!
Но все-таки. Мне теперь уже не 15-19 лет, когда я был способен бить лбом об стену. Я теперь склонен к расчету. Я знаю, что органы госбезопасности при содействии советской армии давно ликвидировали «LLKS». Газеты и журналы советской Литвы, которые я имею возможность в заключении читать, утверждают: литовский народ понял, что коммунизм не только неизбежен, но и прекрасен, что союз Литвы и России не только прочен, но и полезен, поэтому для антисоветской деятельности теперь в Литве почвы нет. Следовательно, нет основания полагать, что я возобновлю антисоветскую деятельность, если бы меня освободили.
До моего ареста я, будучи антисоветчиком, сумел быть и комсомольцем, даже комсомольским активистом. Теперь я тоже сумел бы сыграть роль раскаявшегося преступника, каковым здесь меня хотят сделать. Сумел бы исписать целую простынь хвалебств в адрес и начальника отряда и всей исправительно-трудовой системы советского государства и советской власти вообще. Сумел бы наговорить кучу приятных обещаний. Этим заслужил бы ходатайство администрации колонии о помиловании меня. Но я этого не делаю. И не сделаю. Ибо это было бы не от души. Если нет нужды говорить, если это надо, я умею и могу о многом помолчать. Но лгать, тем более лгать ради личной выгоды уж очень не хочется.
Я верю в торжество справедливости.
Это не означает, что я в советском строе не вижу ничего хорошего. Не об этом здесь речь. Здесь я только подчеркиваю, что не бороться против советской власти я не мог, что преступником я не был и не стал, что моя жизнь в заключении не способствовала разрушению моей враждебности к власти советского государства. И нет оснований ожидать, что положение в скором времени изменится, ибо разрыв между официальной линией советского государства и конкретным положением вещей здесь слишком глубок. Наблюдать же изменения, происходящие за забором, в достаточной степени не могу, ибо от них я надежно изолирован. (Может ли кто-нибудь в мире поверить, что я до сих пор не видел телевизора, транзистора?! Но это правда).
Понимаю, что меня, с оружием в руках выступавшего против советской власти, чекисты не могли не арестовать и не содержать определенное время в заключении. Но не понимаю, почему меня в заключении морили голодом, всячески надо мной издевались. Притом теперь, когда борьба уже закончена, когда мы уже побеждены, мое пребывание в заключении становится бессмысленным.
Тем более, что мое состояние здоровья в последнее время стало заметно ухудшаться.
Если теперь я еще способен работать и заработать себе на жизнь, то в ближайшее время в условиях заключения я могу стать неспособным к труду. Тогда освобождение для меня стало бы более горьким, нежели смерть в заключении.
Из вышесказанного следует, что дальнейшее мое пребывание в заключении не может воспитывать во мне уважения к власти советского государства, а наоборот – будет мне указывать, что, несмотря на громкие обещания, все-таки повторяется то, что «не должно повториться», подтвердит уже зародившуюся во мне мысль, что тогда, в 1956 г. Президиум Верховного Совета СССР отменил решение Прибалтийского Военного Трибунала о расстреле только для того, чтобы меня не просто расстрелять, а замучить невыносимыми условиями жизни в заключении.
Прошу меня освободить.
20/VII, 1970 г. Л. Симутис
Приводим текст другого заявления Людвикаса Симутиса (от 10 декабря 1971 г. в
Президиуму Верховного Совета СССР
от Симутиса Людвикаса
сына Адомаса, 1935 г. р.
Адрес: 431140, п/о Ударный
Мордовской ЛССР,
п/я ЖХ 385/10
ЗАЯВЛЕНИЕ
Понимаю, что доказывать свои достоинства есть признак глупости и бесчестия. Поэтому мне крайне неприятно и стыдно писать данное заявление. Но я нахожусь в «яме», где молчание чрезмерно дорого обходится, где скромность расценивается как признак слабости, никчемности, где не только напоминать о себе, но даже кричать заставляет боль.
В девятнадцатилетнем возрасте меня арестовали за политическую деятельность, направленную против Советской власти в Литве.
С детства я был тихим, скромным, послушным мальчиком, искренне верящим в Бога. Никогда не имел намерений совершать преступления, делать кому-либо зло. Наоборот, рассказы и сказки матери и бабушки, а позднее прочитанные книги о жизни святых Католической Церкви и другие разжигали во мне желание и решимость прожить жизнь так же справедливо и мужественно, как жили эти святые и герои сказочные и действительные.
Не моя вина, что жизнью, средой, прямо-таки с молоком матери вложенные в меня нормы поведения, мораль, совесть, оказались в несоответствии с требованиями советской действительности.
В заключении я много читал, занимался самообразованием, общался с различными людьми различных национальностей и взглядов, думал о прошлом, настоящем и будущем. Все это тоже оказало воздействие на формирование, развитие и закалку моего мировоззрения. Сегодня мои взгляды во многом отличаются от тех, с которыми меня доставили в тюрьму.
Но опять, не моя вина, что я не стал приверженцем диамата, что я не верю в возможность построения коммунизма, что я остался католиком.
Пребывание в заключении мне, инвалиду 2-ой группы, было крайне тяжелым и, так как состояние моего здоровья заметно ухудшается, становится все тяжелее и тяжелее.
Жесткий распорядок дня, недостаток, некачественность и однообразие пищи, страшные условия жизни в обществе грабителей, мошенников, педерастов, психобольных, да и время длиной в шестнадцать с половиной года сделали меня нервным, раздражительным, уже седеющим. Но не вышибли из меня честности, трудолюбия, веры в торжество справедливости, готовности на самопожертвование за дело, в которое верю.
Жизнь приучила меня быть терпеливым, сдержанным, уважать и те взгляды, дела и законы, которые мне неприемлемы. Об этом красноречиво свидетельствует факт, что я за весь срок пребывания в заключении ни разу не нарушил установленного здесь особо строгого режима и не имею ни одного взыскания. Среди огромного количества знакомых мне заключенных я знаю еще только одного человека, который сумел 16 лет избежать взысканий. Мало того, в моем личном деле есть ряд благодарностей за хорошую работу (Я работаю, хотя как инвалид 2-ой группы от работы освобожден!) и примерное поведение.
Л. Симутис
10.XII.1971
19. 8. Меня тянет прокомментировать это заявление и передать впечатление о самом Людасе. Но этого не буду делать – все по той же причине: минимум сведений о честных людях, дабы не повредить им
