– Это старости, а не новости. Пап, я не хочу поступать в университет. Я не хочу учиться на переводчика.
Папа сел на табурет рядом со мной:
– Послушай, Гаянэ. Когда я пытался перевести тебя в гимназию, а ты сказала, что не хочешь, потому что тебе нравится учительница по рисованию, я молчал. Когда в Америке я записал тебя на курсы английского языка, а ты просидела полгода на скамейке в Центральном парке, рисуя Супермена и кота Марфилда...
– Гарфилда!
– Гарфилда. Так вот, я молчал. Но моему терпению пришел конец. Ты выросла. Девятый класс! Скоро поступать! Забудь ты о своих игрушках. Пора заняться делом!
– Комиксы – не игрушки! – обиделась я и выбежала из кухни, чуть не опрокинув на пол кастрюлю супа.
В комнате я упала на кровать и схватила мобильник. «Так и знала, так и знала!» – бормотала я, печатая своим друзьям-комиксистам эсэмэски о том, что я не смогу прийти в Нескучный. Вместо этого я буду напрягать подбородок и растягивать губы, учась настоящему английскому произношению у бывшей учительницы моего папы, Анны Семеновны Розенталь-Шпигель. Бе-е!
Я подскочила к мольберту, схватила цветные карандаши. Раз! Два! Вжик! Принцесса Мононоке или
«Сан! – взмолилась я, – умоляю! Оседлай одного из гигантских волков и приезжай меня спасти! Избавь от транскрипций, интонационных контуров и глубокого звука «О»!»
– За что ты так ее ненавидишь? – спросил папа, снова появившись в дверях.
– Кого?
– Анну Семеновну.
– Мне на нее плевать. Я ненавижу английский. Не хочу быть переводчиком, – ответила я, снимая листок с мольберта и перекладывая на планшет, чтобы показать его друзьям в сети.
– А кем ты хочешь быть? – спросил папа, наблюдая за моими действиями, – комиксистом? Или, как вы говорите, мангакой?
– Почему обязательно мангакой? – пожала я плечами, – я просто хочу рисовать. Я этим живу.
Я залюбовалась Сан. Некоторые мои друзья говорят, что удачный рисунок можно создать только в состоянии пылкой ненависти или страстной любви. Похоже, они правы!
– Ты этим живешь, – повторил папа, – а ты сможешь этим себя кормить?
Я нахмурилась.
– Сможешь достаточно зарабатывать? – продолжал атаку папа, – мы с мамой не сможем вечно обеспечивать тебя.
– Я найду работу.
– Где? Мы не в Америке. У нас не принято зарабатывать на жизнь комиксами.
– Я буду первой.
– А если не выйдет? Если прогорит? Будешь побираться? У тебя должна быть нормальная профессия, Гаянэ. А чтобы ее получить, ты должна трудиться уже сейчас.
– Но почему – синхронный переводчик?! – чуть не заплакала я.
– Это мечта, а не профессия! Да ты только представь себе! Сделка или переговоры на высшем уровне! И все-все зависит от тебя! Потому что стороны, заключающие сделку, без тебя друг друга не поймут. Это могущество переводчика, понимаешь? В свое время я мечтал стать синхронистом. Но мои родители не могли обеспечить мне подготовку. У них не было средств.
Я покосилась на конверт с деньгами, приготовленный для Анны Семеновны.
– А я могу подготовить тебя к поступлению в университет. Знаешь, сколько народу об этом мечтает?
– Я не мечтаю, – пробормотала я.
Но спорить не стала. Я и правда была не уверена, что смогу зарабатывать на жизнь рисованием. Возможно, папа и прав.
– Ладно, – смягчился папа, – рисование можно оставить как хобби. Собирайся. Анна Семеновна не любила опаздывающих студентов еще в мое время.
Папа вышел. Я вздохнула. Сан показалась мне еще прекраснее. Никогда в жизни я так страстно не желала рисовать.
– Я такая несчастная, – пожаловалась я принцессе, – все бы отдала, лишь бы не видеть этот дурацкий университет и Анну Семеновну Розенталь-Шпигель. Не фамилия, а песня с припевом. А уроки у нее какие скучные! Англо-русский словарь и то веселее вслух читать. Там хоть картинки имеются...
Глава 2,
в которой мое настроение ухудшается с каждой секундой
Без десяти шесть папа въехал на своем «фольке» на территорию МГУ. Мы покатили по улице Академика Хохлова, в конце которой высился первый гуманитарный корпус. Я бросила завистливый взгляд на «Кафемакс», куда мы пошли бы с моими друзьями-мангаками после прогулки по Нескучному. Они бы послушались супермастера и приняли мои рисунки, я знаю! А затем мы выпили бы по коктейлю за наши комиксы. А какие в «Кафемаксе» омлеты с сыром, м-м-м! Это вам не мамин супчик.
Я с трудом оторвалась от созерцания стеклянной витрины «Кафемакса» и уставилась на первый гуманитарный. Ну, привет, страшилище тоскливо-фиолетовое.
Кстати, для меня фиолетовый – цвет депрессии.
Здание смотрелось еще более уныло на фоне золотистых кленов и рыжих рябиновых гроздей.
– Не грусти, – утешил меня папа, паркуя машину у заднего входа в первый гуманитарный, – это у тебя от неуверенности в себе. Ты думаешь, что ты не сможешь. А ты начни работать – и все получится. Даже интересно станет.
– Угу, как же.
– Мне было бы интересно, – сказал папа, рассматривая студенток, пробегающих мимо с книгами под мышками.
– Может, ты двинешь вместо меня? Вот твоя Шпигенталь-Розен обрадуется!
– Не дерзи. Мне хорошо быть самим собой.
– Жаль, что мне нельзя быть собой, – прошептала я и выскочила из «фолька».
Нацепила капюшон «кенгурушки» и двинулась по тропинке в обход здания.
– Ты куда? – крикнул мне вслед папа.
– А ты как думаешь?
– А ты не сбежишь?
Я обернулась. Две молоденькие студентки, проходящие мимо папы, захихикали и уставились на его «Фольксваген».
– Как я сбегу? Там же забор!
– Тогда почему не зайти с заднего входа?
– Он закрыт. Ты, видно, давно студентом был, ПАПА!
Студентки перестали хихикать и отошли.
– До встречи дома, ПАПА! Передай МАМЕ спасибо за суп, – продолжала потешаться я.
– Сама передашь. Я тебя подожду в «Кафемаксе». Тамошний омлет, говорят, неплох.
Я воздела руки к небу и побрела ко входу, стараясь надышаться славным осенним запахом свободы. В воздухе ощущалось и что-то еще. Запах костра, вот что. Наверное, жгут кучи листьев за спортивным полем. Я прикрыла глаза и снова глубоко вдохнула. А когда открыла глаза, то подпрыгнула. Впереди шел Прозрачный.
Несколько недель назад у моих комиксов появился виртуальный поклонник. Вместо имени всего одна буква – «Z». Он подверг мои рисунки, выставленные на «Создай_комикс», тщательному разбору, из которого следовало, что мои комиксы гениальны настолько, что хоть сейчас – в печать.
