остаётся делать? У вас это может заканчиваться распадом семьи, дети лишаются одного из родителей, покинутая женщина может остаться одинокой на всю оставшуюся жизнь, лишённая поддержки мужчины. Или же она в поиске новой семьи переходит из одних рук в другие, легко становится добычей проходимца, теряет чувство достоинства. Какими у неё могут быть дети, на глазах которых происходит моральное падение их родной матери? Разве ваши женщины останавливаются перед тем, чтобы разбить чужую семью, разве они чувствуют жалость к сопернице? Мужчина, если он настоящий мужчина, не приведёт к себе в дом жену своего друга или даже просто знакомого, женщина же не останавливается перед тем, чтобы соблазнить мужа родной сестры, не то что подруги или знакомой. Такова их природа! Её надо принимать такой, какая она есть, ни больше, ни меньше. Любовь для женщины – та могучая сила, которой она не может сопротивляться. Любовь сильнее принятой морали, сильнее родственных чувств и даже сильнее материнского инстинкта. Насилуя это чувство у женщины, общество насилует само себя, порождая разврат, трагедии и в конечном итоге калечит будущие поколения, передавая им в наследство как пороки своих отцов, так и новые, приобретённые в течение всей жизни. Не пытайтесь понять женщину. Это недоступно мужчине. Предоставьте ей возможность самой устраивать жизнь общества, как она хочет. И будьте довольны тем, как она это сделает, ибо в любом случае результат будет лучше, чем у мужчины. Эмансипация, как вы говорите, женщины заключается не в том, что она работает у станка или в управлении государством. Её эмансипация – это свобода проявления чувств и возможность их удовлетворения. Женщина может сохранить достоинство, благородство, верность – если она любит. Женщина, лишённая любви, – нищая, униженная и оскорблённая. Разве может нищий сохранить гордость и достоинство? Вы в течение всей своей истории унижаете женщину. Мы ей поклоняемся, и мы счастливы. Женщина тоже может иметь много мужей, если захочет. Но не одновременно. Дети должны знать своих отцов! Это один из наших основных законов! Женщина, которая не знает отца своего ребёнка, это случается крайне редко, будет покрыта позором и изгнана из общества. Но она может уйти от своего мужа к другому, и никому в голову не придёт осудить её за это. У вас же есть такие женщины, которые зарабатывают на жизнь, торгуя своим телом. И эту мораль ты можешь противопоставить нашей?!
– У нас это запрещено и преследуется, – пытался защищаться Сергей.
– А что толку в запретах, если ваше общество создаёт условия для их существования? Так вот, если ты берёшься судить о морали нашего общества, то положи на одну чашу весов право наших женщин на свободу выбора, свободу без ограничений и отказа, приводящих часто к полигамной семье, что, повторяю, не обязательно, а на другую чашу положи все известные пороки своего общества: прелюбодеяния, проституцию, венерические заболевания, распад семьи, беспризорное детство и тому подобное, и честно скажи, какая чаша тяжелее?
– И все же…
– Что?
– Мне непонятно одно.
– Говори.
– Как в такой семье жены не испытывают ревности? Это противоестественно!
– Я тебе отвечу так, как мне ответила первая жена, когда в наш дом вошла вторая, остановив на мне свой выбор. Она спросила меня, что бы я предпочёл: есть в одиночестве кусок сырого теста или в кругу семьи сидеть за сладким пирогом, ожидая своей очереди, зная, что твоё от тебя никуда не уйдёт и ты получишь свою долю?..
Воспользовавшись удобным случаем, Дук снова вернулся к теме, которую Сергей старался избегать. Дук, что говорится, упорно гнул свою линию, и Сергей, не находя обоснованных аргументов против доводов старика, вынужден был каждый раз с ним соглашаться. Это вызывало раздражение и злость на самого себя. Он искал поводов, чтобы оттянуть исполнение замыслов мудрого элианина, рассчитывая, что со временем могут измениться обстоятельства и план Дука не состоится. Иногда же становилось стыдно за своё упрямство. Собственно говоря, если так принято здесь, то что в этом зазорного, думал он, и, если бы не одно обстоятельство, которое в корне изменило его положение, в споре с Дуком он, несомненно, занял бы более твёрдую позицию, а сейчас…
Надо ли говорить о том, что в первые же дни после уничтожения остатков команды звездолёта Сергей попытался найти Проход. Снова и снова он повторял и уточнял у Гора описание местности. Первый раз, когда ему представилась возможность, Сергей направился туда прямо с космодрома. Он не думал покидать Элию навсегда. Хотелось только удостовериться в существовании Прохода и повидать семью. Стараясь всегда быть откровенным перед самим собой, он вдруг понял, что жаждет и одновременно боится встречи с Ольгой и детьми. Как все, что случилось с ним, будет воспринято Ольгой? И захочет ли она последовать за ним на Элию? Покинуть Элию навсегда, ничего не сказав и не предупредив своих новых друзей, ему, конечно, не приходило в голову. Не говоря уже о том, что это было бы подло по отношению к ним, он не мог вот так просто расстаться со Стеллой. В таком состоянии крайней неопределённости, не приняв никакого решения, он ехал к Проходу. Ехал потому, что не мог не ехать… Чувство долга перед Ольгой, детьми говорило ему «иди», чувство долга перед новыми друзьями, которым надо ещё помочь, перед Стеллой говорило «останься»! Два чувства, два долга сталкивались друг с другом, и ни одно не могло перевесить. Психологически состояние было крайне тяжёлое, когда собственное «Я» испытывает мучительное раздвоение и, какое бы ты ни принял решение, второе «Я» тебе скажет «подлец!» Это надо хоть раз пережить, чтобы понять, почему Сергей, не обнаружив Прохода, почувствовал даже облегчение. Он тщательно обследовал местность, многократно возвращался сюда с Гором. Прохода не было. Земля, Ольга и дети были навсегда для него потеряны. Тоска, страх, растерянность, чувство невосполнимой утраты – все это обрушивалось на него раз за разом. Но одновременно он чувствовал и облегчение от того, что обстоятельства избавляли его от необходимости принимать решение, которое он не мог принять, не совершив над собой морального насилия.
Однажды, рассказывает легенда, Мать у колыбели умирающих двух её детей взмолилась Смерти: «Смерть, оставь мне хотя бы одного!» Явилась Смерть: «Хорошо, я оставлю тебе одного, но ты сама должна его выбрать. Я вернусь через час». Через час Смерть пришла: «Выбрала?» Что ответила Мать – никто не знает, легенда об этом молчит.
Некоторые считают, что на любой вопрос жизни можно найти ответ. Хорошо им живётся! Все-то им ясно, все-то им понятно. Можно было бы им позавидовать. Но как позавидовать улитке? А ведь, пожалуй, на Земле это самое «здравомыслящее» существо. Живёт – и никаких проблем! То ли дело – осел! Ослу иной раз приходится решать трудные задачи. И вот из двух охапок сена осел выбирает одну. Проблема решена? Нет! Появляется второй осел и начинает критиковать первого: не ту охапку выбрал. И становится проблема охапки мировой ослиной проблемой, которую ослы до сих пор решить не могут. Противоречия растут, становятся антагонистическими, и готовы эти ослы друг друга залягать насмерть копытами. Тоже проблема.
Сергею ничего не оставалось делать, как подчиниться реальности и превратиться окончательно в Эрика, т.е. стать элианином фактически и формально. Это значило подчиниться законам Элии и принять её мораль.
При контактах двух цивилизаций неизбежно возникают моральные противоречия. Когда европейцы поселились на новом континенте, их мораль столкнулась с моралью коренных жителей. То, что было с точки зрения европейца аморальным, воспринималось индейцем само собой разумеющимся, и, напротив, поведение европейцев вызывало возмущение у коренных жителей. Разве снятие паранджи с женщин Средней Азии не продиктовано самыми лучшими и благородными намерениями? Но какую бурю вызвало у коренных жителей? Не было ли это равносильно тому, как если бы в Рязани или в Тамбове женщин заставили ходить обнажёнными выше пояса? Народная мудрость гласит: в чужой монастырь со своим уставом не лезь! Даже если твой устав лучше. Дай самим разобраться и понять. Было время, и рабство воспринималось как моральное явление. Городской житель приезжает в глухое село и сталкивается с массой условностей в поведении людей. Многие из них кажутся ему странными. Но если этот приезжий не будет выполнять принятых условностей, он останется чужим и даже будет вызывать у коренных жителей негативные чувства.
«Париж стоит мессы», – говорит Генрих VI, Александр Невский проходит унизительную процедуру очищения дымом в стане Батыя. А как звали Тверского князя, зарубленного монголами, когда тот, сохраняя достоинство, гордо отказался пройти сквозь «очистительный дым»?
