Кузьменко Павел
Система Ада
ПРОЛОГ
Темнота растворяла в себе все. Ему казалось, что если видеть нечего, то и глаз у него давно нет. Хотя можно было вертеть головой, но она тоже отсутствовала, растворенная за ненадобностью. Невидимые руки, касавшиеся холодной стали автоматного ствола, исчезли. Их тоже не было. Все тело сожрала темнота. Почему же тогда он так боится, что темнота, у которой нет ни 'впереди', ни 'сзади', ни 'справа', ни 'слева', способна послать в него какую-то пулю ?
Где-то, трудно сообразить где, но близко, раздался шорох и отчетливое щелканье в суставах человеческих колен.
'Мишка! - Он не услышал, он почувствовал прикосновение к плечу. Включаю!'
Луч света пронзил темноту, как нож. И прежде, чем Михаил увидел пригвожденное лучом дернувшееся серое тело, он нажал на спусковой крючок.
Убитый сдавленно вскрикнул, но перекричал страшный грохот оружия. Голос убитого, прозвучавший словно из колодца, был очень знаком...
Кошка столкнула со стола баночку с витаминами. И в испуге от собственной шалости удрала в другую комнату. Может быть, этот стук был принят сонным подсознанием за грохот автомата?
Знакомые силуэты ночной комнаты покачивались или скорее мерно кренились, словно это была каюта корабля. Старый шкаф с коробками наверху, новый телевизор с ровным зеленым огоньком. На полу валялся наполовину собранный рюкзак.
Михаил выпрямился, сел в постели. За открытой форточкой стоял прохладный октябрь, отопление еще не включили, но спина и шея парня были совершенно мокрые, как будто он только что взбежал по лестнице к себе на пятый этаж. Ничего себе сон. И это уже второй раз.
Он встал, накинул на плечи халат. Нащупал на столе сигареты, зажигалку, закурил, подойдя к окну. На улице было темно и тихо. Ни одного человека. Проехал только дребезжащий грузовик с ночным хлебом. Электронные часы на проходной завода напротив показывали четыре часа семнадцать минут.
Память, щадя собственное здоровье, быстро стирала страшные подробности кошмара. Сердце теперь билось ровнее. Больше всего Мишу поражало теперь, когда вокруг была надежная, спокойная явь, а не дикий, стискивающий сердце страх, то, что он видел во сне темноту. То есть не видел ничего, но ощущал себя в кромешной тьме и эта тьма была какой-то... привычной. Что это? Откуда? Из рассказов друзей, заядлых спелеотуристов? Предощущение того, что ему предстоит послезавтра рано утром на первой электричке отправиться с ними в пещеру?
Сигарета быстро дотлела до фильтра. Все более смутными вспоминались другие подробности сна. Тяжелый, какой-то неудобный, грохочущий в закрытом помещении, точно перед мощными микрофонами, автомат в руках. ППШ, что ли? Луч фонаря, стрельба по живому человеку, его сдавленный крик. И очень знакомый голос. Чей же это?
Михаил отхлебнул пару глотков недопитого с вечера сухого винца в надежде, что оно поможет снова уснуть. Но сон не возвращался. Миша прошелся по комнате, взял на руки вернувшуюся кошку. Та, мурлыкнув и потеревшись о его щетину, вырвалась из рук. Он снова закурил перед открытой форточкой.
Ветер разогнал редкие облака, и небо расцветилось скромным набором звезд московской широты. Прямо напротив вытянулись по косой линии три яркие звезды Ориона. Какая-то из них, кажется, звалась Бетельгейзе. Почему-то эти звезды на мирном безоблачном небе сейчас были страшно дороги. Все грозившие в последние дни неприятности сплелись в шипящий клубок, протягивая из темноты жалящие щупальца. Пренеприятное и неожиданное разорение фирмы, куда он только что устроился, долги, повестка в армию, угроза быть отправленным на бесконечно воюющий Кавказ, авантюра, задуманная ребятами...
Только эти звезды ничем не грозили, просили себя запомнить. Чистые, ласковые, они олицетворяли собой мир.
ГЛАВА 1
Авантюра была совершенно безумной. Но она задумывалась в России в девяностые годы двадцатого века. И страна, и время тоже были вполне безумными. На смену неповоротливым маразматикам, которых Миша Шмидт и его друзья по причине тогдашнего младенчества плохо помнили, пришли расторопные мошенники. Страшнее прочих был министр обороны. Он считал себя великим полководцем, мечтал о победах и вследствие этого вполне логично гнал полки в бой.
Четверо парней и одна девушка договорились встретиться на Павелецком вокзале в половине первого ночи. Это было самым оптимальным вариантом. Потому что первая электричка отправлялась в четыре с чем-то утра, на конечной станции они как раз поспевали к литерному поезду на Венев. На станции Метростроевская они выходили и уже часам к девяти-десяти могли быть у цели. А там уж как получится.
Первым у расписания пригородных поездов появился Миша Шмидт. От своих немецких, а возможно и еврейских, предков он не унаследовал ни аккуратности, ни особенной сметливости. Ему исполнилось девятнадцать лет. Этим летом он не поступил в театральное училище. Этой осенью у него не наблюдалось никаких уважительных причин для неявки на призывной пункт, где призывника Шмидта ждали через неделю. Но являться туда ему совершенно не хотелось. Хватало и ежедневной сводки новостей, а уж вид одноногого прапорщика, вернувшегося из Чечни, соседа из квартиры напротив, до паники, до истерики давал повод ненавидеть закон о всеобщей воинской обязанности.
Парень с удовольствием скинул с плеч чудовищной величины рюкзак. Чего там только не было. Еда, в основном в концентратах и сублиматах, теплая одежда, фонари и батарейки к ним, свечи... Рядом поставил десятилитровую канистру с бензином для примуса.
Потирая и распрямляя натруженную рюкзаком спину, Михаил закурил и огляделся по сторонам. Ночной вокзал гудел своей обычной жизнью, но чуть приглушенно, уважая насыщенную любовью и преступлениями московскую ночь. Бомжи расползались по своим норам. Один, правда, вероятно слишком пьяный, притулился поближе к дверям, откуда тянуло теплом метро, и нестерпимо вонял. Милиционеры, прошедшие мимо, за человека его не приняли.
По радио объявили отправление астраханского поезда. Друзья по авантюре не спешили.
- Без двадцати час появился Василий Рябченко. Именно он являлся инициатором этой игры. Опасной, надо заметить, игры. С той стороны ставка была сделана - повестки в армию. С их стороны был ход - ставку не принимать.
Василий бросил на землю рюкзак побольше шмид-товского. Да он и сам был поздоровее Шмидта, имел редкую рыжую бороденку и исходил туристом немало километров. Там, куда они собрались, он был уже дважды.
- Жив-здоров? - приятели обменялись рукопожатием. - Я второй, что ли?
- Ну, дык, командир.
- Наше дело правое?
- Я бы сказал - левое.
- Да, - усмехнулся Вася, пощипывая бородку, - - скорее левое.
Через пару минут, бренча привязанным к рюкзаку котелком, появился третий участник, Равиль Кашафутдинов. Он еще со школы был самым лучшим другом Рябченко и тоже туристом. Походник, сагитированный Василием, без труда согласился стать и уходником.
Дабы обмануть судьбу, Равиль, единственный из класса, минувшим летом подавал документы в военное училище. Сдал экзамены и забрал документы. Поступил в Пищевой, но был изгнан. И получил повестку.
И лишь когда почти пробил час, появились последние авантюристы - парень с девушкой. Он был красавец, заведомый бабник и компьютерщик. Кроме того, играл на гитаре, которую прихватил с собой. Следом за ним шагала со скромным рюкзачком его верная Катя Зотова. Она полюбила Сашу еще в восьмом классе и ежемесячно, в периоды плохого настроения, клялась себе, что завтра же бросит этого юбоч-ника, выйдет замуж за хорошего человека и начнет новую жизнь. А потом почему-то снова звонила, часами занимая телефон у себя в больнице на ночном дежурстве, выслушивала его объяснения и снова прощала. И теперь была готова на самую опасную глупость в жизни.
Итак, их оказалось пятеро. Несостоявшийся артист, неудачник Михаил Шмидт, отчисленный за прогулы из Геолого-разведочного Василий Рябченко, бывший студент Пищевого Равиль Кашафутдинов, студент-вечерник Элмаша Александр Савельев. Все они, позапрошлогодние выпускники школы, одноклассники, скоро, буквально через неделю, должны были получить одно звание и правовой статус солдаты. Студентке медицинского училища, подрабатывавшей по ночам в больнице, Кате Зотовой это не грозило. А просто хотелось быть рядом с ребятами, с ее любимым бабником. Всех пятерых весьма привлекали жизнь и удовольствия, дарящиеся юностью, и очень не привлекала голодная, злая и опасная армейская служба.
Дома всем сообщили, что уезжают в Сибирь в геологическую партию военно-стратегического значения, и более-менее убедили домашних. Сами же собирались отсидеться не где- нибудь, а под землей - в пещерах. В Тульской области. Через пару недель Катя должна была наведаться в Москву, разузнать, что к чему, ну а дальше...
Глупо, конечно, но не глупее, чем желание остаться в живых.
Они подошли к платному залу ожидания. Октябрьская ночь не располагала к тому, чтобы время до отправления электрички проводить на улице.
- Слушай, а там, в пещере, мы точно не дадим дуба от холода? - спросил Шмидт.
- Эх, старик, - выглянул из-под тяжеленного рюкзака Василий, - здесь скорее дуба дадим. Вот доберемся, и сам увидишь: в пещере идеальный климат. Всегда плюс десять. А если поглубже, то и повыше.
Савельев пытался убедить дежурного по залу, что им всем можнобесплатно, что они едут недалеко, все - бедные студенты из одной многодетной семьи инвалидов войны и труда.
- Ты мне мозги не компостируй, турист, - ответил неожиданно высоким голосом здоровенный дежурный, рыжий, толстый, в военном камуфляже с красной повязкой. - Давай по три штуки в кассу вон ту и проходите.
- Да мы бедные.
- Ну иди работай на благо России, чем без толку по лесам шляться.
Сам рыжий бугай приносил благо России тем, что стоял и не пускал.
В зале ожидания нашелся пустой уголок со скамейкой. Там они и расположились.
- Ой, сколько нам еще куковать. - Катя потянулась и зевнула, прикрыв рот ладошкой. - Три часа с лишним? Может, перекусим чего-нибудь?
- Из того, что с собой, - ничего, - хмуро заявил командир Василий. Экономить надо.
- Эко-но-мить, - окая, передразнила его Катя. - Вась, ты как этот домовенок из мультфильма. В хозяйстве убыток.
- Женщина глупая, ты не понимаешь, что нам предстоит...
- Ну тогда купим в ларьке. Я не поужинала.
- Деньги тоже экономить надо. В поселок будем выходить за продуктами. А уже на этот зал дурацкий потратились.
