- А Васька жив?
- Жив. Они с бабушкой сейчас в Подмосковье переехали. У деда астма. В городе жить не может. Им в деревне дом купили. Ездим туда каждое лето. А вы Зотов? - наконец, без всякого перерыва, спросила Катя.
- Зотов, - очень тяжело вздохнул мужик, точно атлант, уставший держать на себе весь этот подземный WHp. Да так оно, кажется, и было.
А Двуногий все стоял и стоял навытяжку, округлив глаза от двойного почтения.
- Зотов я, Зотов Иван Васильевич, - повторил бородатый. - Прадед я твой получается, Катерина. Вот так, значить.
По спине у девушки пробежал какой-то странный холодок. Она не сделала ни малейшего движения, чтобы броситься в объятия этого каменного человека, выглядевшего лет на сорок пять, хотя сразу поверила, что он говорит правду. Подобные фокусы с возрастом здесь были обычны, да и потом ей самой очень захотелось в это поверить. Прадед тоже не делал попыток прижать правнучку к сердцу.
Опять затянулось молчание, которым воспользовался адмирал Двуногий, чтобы скрипнуть сапогом.. Зотов поднял на него усталый взор, с его лица еще не успела сползти некоторая мягкость.
- Что стоишь?
- Так точно! - выкрикнул Двуногий, которому, чувствовалось, очень хотелось добавить 'ваше величество', но коммунистическая этика не позволяла.
- Телефон наладь, - процедил Зотов. - Нечего сюда шастать кажный день. К завтраму связи не будет, не смотрящих твоих, а тебя самого живьем отдам.. Сам знашь кому. Пошел.
Адмирал повернулся и, чеканя шаг, насколько позволяла неровная поверхность пола, отправился к выходу. Даже не делая паузы в движении и не поворачивая головы, как-то неуставно попрощался:
- До свидания, товарищ Екатерина Игоревна!
- Ну, пошли ко мне, внуча, - с не слишком ласковой интонацией пригласил Зотов девушку и пошел первым.
Она немного помедлила. Прадед шел, не оглядываясь, горбясь, слегка шаркая, точно только сейчас почувствовав свой возраст в нормальном летоисчислении. Ей не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним.
Совершенно очевидно, что здесь и находился центр управления странным и неуютным миром Системы Ада. И Катя совсем не ожидала увидеть тут хотя бы бe как в америкабских фильмах, хотя бы простенький пульт управления с мониторами следящих телекамер, с серьезными и молчаливыми военными, ведущими сложную и малопонятную игру. Напротив, то, что предстало перед ее взором, как раз и было наиболее ожидаемым.
У длинного стола выпивали и закусывали. Причем занятие это казалось непрерывным. Три женщины, одна из которых уже выходила в прихожую, и пять мужиков выглядели вполне откормленными и в разной степени пьяными. Пустые и полные бутылки, деликатесы, свежие фрукты в хрустальной вазе говорили о том, что загадочные пути снабжения с поверхности земли существуют и последние поступления были отнюдь не тридцать лет назад, а едва ли не вчера. На каменной приступочке, убранной плюшевым ковром, наигрывал современного вида двухкассетный магнитофон. Каменные стены грота украшали не только ковры, но даже картины самых пошловатых мастеров. Все это выглядело, как настоящая воровская малина. Пьяная беседа разом прекратилась, когда вошел Зотов. Чувствовалось, что он здесь хозяин. Только магнитофон одиноко и глуховато продолжал исполнять ресторанным голосом 'Чубчик кучерявый', причем не то на немецком языке, не то на идише.
Катя невольно смутилась, почувствовав на себе любопытные мужские и женские взгляды. В своей жалкой повседневной хунвейбиновской спецухе она, конечно, не производила желанного каждой женщине впечатления. Не о растущем в ней ребенке, не о своей Несчастной пленной судьбе, не о Мише Шмидте, к которому в ней, кажется, зрела любовь, не о Саше Савельеве, любовь к которому умирала, она подумала в тот мoмент, а лишь о том, что надо было появиться хоть в своем офицерском кителе, на котором она не успела вставить пуговицы под. растущее пузо.
- Вот это, значит, твоя внучка, Иван? - сказал один из застольников, плечистый крепыш с седым ежиком волос на круглой голове.
- Значить, эта, - подтвердил Зотов. - Только не внучка, а правнучка. Катерина.
- Ну, садись, угощайся, - круглоголовый сделал широкий жест обеими руками.
Катя невольно оглянулась на новоявленного родственника. Тот кивнул. Она, потупясь, села на настоящий, мягкий, хотя и довольно обшарпанный венский стул. На покрытом несвежей скатертью столе ближе всего к ней оказались фрукты. Измученный организм возопил о витаминах. Рука сама потянулась, схватила нежнейший бордовый персик. Девушка вгрызлась в него, не обращая внимания на сок, потекший по подбородку.
Ближайшая к ней соседка налила полную рюмку ликера, бережно подвинула к новенькой.
- Спасибо,- с полным ртом сказала Катя.
- Запомни этот день, девочка, - заговорил круглоголовый. - То, откуда ты пришла, теперь для тебя останется в страшном сне. Здесь высшее общество, и здесь тебе будет хорошо. Здесь, можно сказать, Система Рая, да? - он выдержал паузу, дабы присутствующие оценили каламбур. Все действительно вежливо улыбнулись, закивали. Только Зотов оставался непроницаемым. - Редкий человек попадает сюда из Системы Ада. И назад уже никогда не возвращается. Отсюда можно только к коломенским ребятам в Соленую пещеру. И единственная причина сего предательство.
- Предательство, - пьяно повторила накрашенная женщина в белом платье под ватником.
- Теперь, Катя, ты избранная, - торжественно провозгласил круглоголовый, - и за это надо выпить.
- Кончай лабуду молоть, Федор, - неприязненно пробасил Зотов. - Дай с девочкой поговорить. Пойдем ко мне.
Просительные интонации властителю Зотову, казалось, были совсем не знакомы. Только приказатель-ные. Катя схватила яблоко и тоже поднялась из-за стола.
- Стоп! - вдруг сказала соседка по столу, нагнулась и быстро вытащила у Кати из-за голенища сапога длинный нож. - А это зачем?
Катя совсем забыла про нож и густо покраснела. Ведь действительно застигнута на месте преступления. Над столом повисло напряжение. Однако Зотов по-прежнему был спокоен.
- Это на всякий случай, - торопливо объяснила Катя. - Ваш часовой меня чуть не изнасиловал на глазах у Двуногого. Если б не нож...
- Ты убила часового? - спросил прадед.
- Нет, только поцарапала.
- Это который?
- В бейсболке такой, в американской кепочке 'Ныойоркер'.
- В расход его, Семеныч, - бросил Зотов и направился к другому малозаметному выходу из грота.
Катя направилась за ним, успев заметить, что один из мужчин, сидевших за столом, худощавый и жидкобородый, с готовностью кивнул.
В личном гроте великого и недостижимого Зотова было довольно уютно. Широкая и низкая кровать, электрический обогреватель, полевой телефон, множество книг, газет и журналов, среди которых валялся Даже 'Пентхаус' на русском языке. Яркие лампы под потолком, на стенке, на столе. Из-за ковров можно было даже подумать, что это не каменный мешок, как все тут, а какое-то иное помещение. Не хватало толькo кота на лежанке, негромко работающего телевизора и занавешенного окошка, за которым завывает зимняя вьюга.
Зотов нашел в небольшом шкафчике чистые стаканы, достал початую бутылку виски. Налил себе и выпил. Еще раз плеснул - себе побольше, Кате поменьше.
- Садись. Давай за встречу.
- Спасибо, мне нельзя.
- Чего так? Крепкое, что ли?
- Нет, Иван Васильевич, я беременная.
- Вот как, значить. И до праправнуков я дожил.
Речь этого человека не отличалась богатством интонаций, а лицо богатством мимики. Он был плоть от плоти пещеры. Каменный. Иногда он застывал с жестко сомкнутыми губами, и Катя боялась, что застывал навсегда. Даже глаза его не блестели от алкоголя.
Если вся эта фантастическая встреча была реальной, то на Зотова она не производила особого впечатления. Встретился старик со своей взрослой правнучкой, хотя, кажется, даже сына своего никогда не видел взрослым. А Катя не то чтобы хотела, ей нужно было о многом расспросить Зотова, но она боялась его и молчала.
Но, наконец, молчание сделалось невыносимым.
- Иван Васильевич, я... Это так... Это просто невозможно.
- Что? - Зотов чуть ли не со скрипом вернулся из своих дум и посмотрел на правнучку из-под седоватых бровей.
- Я не знаю... Ну почему вы молчите? Если мы с вами правда родственники, почему вы больше меня ни о чем не спрашиваете? Почему не спросите, как я сюда попала, по какой причине?! - Катю вдруг, неожиданно для нее самой прорвало, она перешла почти на крик. - А... - она в испуге прижала к губам ладони, - а может, вы уже мертвец? И все тут мертвецы? Но почему же они, мертвецы, опять умирают? Но я-тo живая. Я даже забеременела тут, в пещере. Убейте меня, Иван Васильевич...
Катя сидела на стуле, а Иван Васильевич на низкой кровати, но смотрел он на нее с недостижимых высей своих лет.
- Иван Васильевич, а сколько вам лет? То есть я знаю, здесь нельзя так... Вы в каком году родились?
Ее отчаяние произвело на каменного впечатление. И мысль о нелепости всего происходящего доползла до его мозгов. Складки лица, углы фигуры снова начали разглаживаться.
- В первом.
- В каком смысле? В первом году зотовской эры? И тут Зотов даже улыбнулся. Одними уголками глаз.
- В тыща девятьсот первом. Там, в Марьино, и родился. Погляди-ка. У Васьки нет такой фотки?
Он выдвинул ящик тумбочки, порылся в нем и вытащил старинную черно-белую фотографию, даже слегка пожелтевшую. Протянул ее Кате.
Фотография была сделана в ателье, очевидно еще хранившем традиции и мастерство Серебряного века, Только в виньеточках по уголкам вместо цветочков было узорочье из серпов, молотков и самолетов. Внизу было написано 'Лебедянский горкоммунхоз. Фотоателье No I'.
Люди на снимке сурово, напряженно, словно выполняя трудную работу по фиксации времени, вглядывались в объектив. Рослый бритый мужчина с зачесанными на прямой пробор набрильянтиненными волосами. Он был в полосатом костюме, при галстуке, в до блеска начищенных сапогах. Рядом с ним на стуле, де-ревянно выпятив грудь, сидела небольшая женщина в белом платочке, светлом, достаточно длинном платье. Ее ноги в модных, должно быть, по тем временам ботиках доставали до пола только острыми носками.
По бокам от родителей стояли две девочки лет, наверное, восьми и пяти, тоже в светлых платьях и платочках. На коленях у матери сидел двухгодовалый мальчик в перепоясанной косоворотке, стриженный под ноль.
В уголке снимка было нацарапано еще на эмульсионном слое негатива '1932 год. 1 мая'.
Можно было без труда догадаться, что на фотографии запечатлелась крестьянская семья. Все нарядились по такому случаю по-городскому, приехали в праздничный день в райцентр. Выйдя из ателье, они поглазели на первомайских демонстрантов, потом, может быть, чинно направились в кинематограф или покатать детей на карусели. Перед возвращением хозяин, с достоинством Отслюнивая совдензнаки, купил жене брошку с поддельным камешком, девчонкам и сынку петушков на палочке у цыган. А себе позволил только сто грамм и кружку пива.
Простая и крепкая крестьянская семья, перемолотая жерновами тридцатых...
