Приговор над осуждёнными привели в исполнение той же ночью. Первым расстреляли Николаева. Он находился в полной прострации и еле передвигал ноги… Последним привели Котолынова. К нему подошли Вышинский и Агранов.
— Подумайте, ещё не поздно: кто руководил вами? Назовите хотя бы одно имя. Ваша жизнь находится в ваших руках!
Мужество не оставило этого человека и у последней жизненной черты. Он умер с возгласом: «Да здравствует товарищ Троцкий!»
Безжалостная расправа с первым слоем заговорщиков, слоем незначительным и слишком уж примитивным, неискусным, носила главным образом назидательный характер. Врагу, отважившемуся на кровавые методы борьбы, было продемонстрировано, что отныне ни о какой пощаде не может быть и речи.
Дача Зиновьева в Ильинском выглядела центром паутины заговора, настоящим змеиным гнездом.
«Товарища Григория» следовало брать под стражу.
Следователь Шейнин, едва зашла об этом речь, беспомощно развёл руками и устремил взгляд в потолок. Он считал, что такой важный шаг следовало предварительно согласовать.
— Ладно, — изрёк Ежов. — Свободен. Позову.
Он стал звонить в Москву.
Услышав знакомый бас Поскребышёва, он попросил соединить его с Хозяином.
— Спрошу, — бесстрастно обронил секретарь.
Потянулись долгие минуты. Ежов нервно покусывал губы. Всё-таки шаг предстоял необычный. Как-то отнесётся к этому товарищ Сталин?
Голос Поскрёбышева объявил:
— Товарищ Сталин занят. Он просил передать: «Пусть поступает так, как считает нужным».
— Понял, — мгновенно отозвался Ежов.
Только теперь он осознал всю полноту своей ответственности. Он хорошо представлял, какое впечатление произведёт известие об аресте таких персон, как Зиновьев, Каменев и другие. Живая история партии, соратники великого Ленина!
Шейнину он раздражённо приказал:
— Пиши ордер. И смотри мне в глаза прямо. Не виляй. Я, я визирую… понял? Твоё тут дело телячье!
15 декабря были арестованы Зиновьев, Каменев и ещё девять человек.
Снова страна испытала настоящее потрясение. Слишком уж известными, слишком выдающимися были имена обнаруженных преступников.
Итак, прозвучали первые карательные выстрелы возмездия, покатились первые отчаянные головы.
Подготовка котолыновского судебного процесса потребовала от Ежова совсем немного усилий. Трудностей никаких не оказалось, с озлобленными комсомольскими волчатами легко управились опытные следователи. Теперь предстояло устроить открытый суд над людьми, имена которых до последних дней с придыханием произносили школьники и красноармейцы, студенты и пенсионеры, рабочие и колхозники.
Слишком громкими именами обладали все, кого пришлось взять под стражу!
Для Ежова наступила трудная пора. Исключительное положение арестованных персон требовало веских и конкретных доказательств их вины. Одними подозрениями никакой суд не удовлетворится. В эти дни Николай Иванович полностью ощутил всю меру ответственности за свои решения. Это было чувство тяжести невыносимой. Он совершенно забыл о сне и держался неимоверным напряжением сил.
На свой арест оппозиционеры смотрели, как на досадное недоразумение.
Ежов несколько раз присутствовал при допросах Зиновьева. Этот человек интересовал его чрезвычайно. Многолетний и самый близкий спутник Ленина! Бессменный член Политбюро! Первый руководитель всемирного братства коммунистов — Коминтерна!
Как же великий Ленин не мог рассмотреть истинное лицо этого ничтожества! Чем этот слизняк ослепил вождя партии и революции?
Ежов знал, что в дни наступления Юденича Зиновьев бомбардировал Москву паническими телеграммами, требуя немедленно вывезти его из обречённого города. Неистовый расстрельщик (более жестокий, нежели убитый Моисей Урицкий), он страшился близкого возмездия и думал лишь о собственном спасении. Тогда Политбюро срочно командировало в Петроград Сталина. Он примчался и застал Зиновьева… лежавшим на диване, лицом к стенке. Запущенный, лохматый, диктатор Северной коммуны находился в полной прострации. Пролетарский Питер готовился сражаться, а этот безжалостный палач лежал с поджатыми коленками, с зажмуренными от ужаса глазами.
Суд состоялся 16 января, всего шесть недель спустя после убийства Кирова.
Через день, 18 января, ЦК ВКП(б) разослал в низовые парторганизации закрытое письмо. Документ пытается объяснить случившееся в Ленинграде и словно бы извиняется за вынужденную бездоказательность большой вины взятых под стражу.
«Следствием не установлено фактов, которые дали бы основания предъявить членам „Московского центра“ прямое обвинение в том, что они дали согласие или давали какие-либо указания по организации совершения террористического акта, направленного против т. Кирова. Но все обстоятельства и весь характер деятельности подпольного контрреволюционного „Московского центра“ доказывает…»
Словом, возложив на осуждённых моральную ответственность за преступление, партия не считала вопрос закрытым навсегда. Наоборот, письмо свидетельствовало о том, что следствие продолжается и поиск, пусть и трудный, кропотливый, но движется в правильном направлении.
Бескровность приговора успокоила троцкистов и зиновьевцев. Создавалось впечатление, что власть удовлетворилась несколькими фигурами. Их пришлось принести в жертву. «Пусть подавятся!»
Молнии первых судебных процессов ударили лишь по вершинам крупных деревьев. Основной массив заговорщиков уцелел и затаился.
Однако капитальное расследование только начиналось.
1 февраля Н. И. Ежов был назначен секретарём ЦК партии с обязанностью курировать силовые ведомства страны.
Месяц спустя А. Я. Вышинский занял пост Генерального прокурора СССР.
Закапываясь всё глубже в сохранившиеся вороха документов, Николай Иванович с изумлением обнаружил, что первой жертвой революции стали вовсе не перепуганные члены Временного правительства, покорно дожидавшиеся ареста в Малахитовом зале Зимнего дворца, и не городовые, на которых в те бурные дни шла настоящая охота восторжённых студентов, курсисток и гимназистов, а… архивы.
Уничтожение архивов стало первой очистительной операцией тех, кто рвался к власти, но страшился некоторых откровений насчёт своей прежней деятельности. Судьбы революционеров, врагов режима, складывались слишком уж по разному, поэтому кое-кому хотелось бы навсегда забыть о прошлом и никогда его не ворошить.
Сгорело очень много, но не всё, кое-что сохранилось. В суматохе первых революционных дней архивный хлам небрежно сгребался в кучи и распихивался по углам, каморкам и подвалам. Системы никакой не соблюдалось. Поэтому Ежову, рывшемуся в этих безобразных кучах, то и дело попадались находки, заставлявшие его обалдевать и изумлённо хлопать себя по коленям. После этого он с ещё большей страстью принимался рыть, копать. Начиналась эпоха узнавания таких секретов, о существовании которых он прежде и не подозревал. Не смел подозревать!
Отель «Франция»
