взмахивая кулаком, — привычный жест митингового оратора. Авторитет Товарища Петра среди рабочих Владивостока был огромен. Убежденный ленинец, он здесь работал с незапамятных времен. Это по его настоянию подпольный обком вызвал Сергея Лазо из тайги, из лазарета, и поручил ему военные дела. Сейчас Кушнарев возглавлял союз трудящихся Временных мастерских (шесть тысяч рабочих и служащих). Партийная организация мастерских действует на правах районного комитета РКП (б).
Накануне конференции Сергею не удалось увидеться с Кушнаревым. Тот явился в баню одним из последних, наспех поздоровался со знакомыми, а Сергею, не задерживаясь, бросил на ходу:
— Я думаю, ты меня поддержишь!
Сергей удивился: ну еще бы! За все время, пока он, выйдя из тайги, налаживал военную работу во Владивостоке, у него с Кушнаревым ни в чем не возникало разногласий. Единомышленники!
Начало кушнаревского доклада Сергей слушал с удовлетворением. Да, проделана колоссальная работа по организации пролетарских сил города. Дальзавод, Эгершельд, Временные мастерские, порт — это тысячи и тысячи рабочих, грузчиков, моряков. А солдаты гарнизона! Во всех боевых частях, кроме гарнизона Русского острова, укрепились и действуют большевистские комитеты.
— Солдатская масса целиком за нас, товарищи! — энергично объявил Кушнарев.
Самая ответственная часть доклада: современная обстановка и задачи большевиков. Кушнарев, волнуясь, передохнул и вытер воспаленное лицо. Жарко! Он покосился на деревянную дверь в парное отделение. Дверь была затворена, но представитель Дальзавода, сидевший неподалеку, привстал и для верности притворил ее плотнее.
Своеобразная обстановка складывалась в эти дни в Приморье! Полный разгром Колчака и неудержимое разложение его армии, но в то же время наращивание военных сил интервентов, в первую очередь японцев. Из достоверных источников подпольный обком получает сведения, что Япония готовится применить силу. Для этого ей необходим всего лишь повод. Достаточно вспомнить, с какой жестокостью японцы помогли генералу Розанову подавить недавнее восстание авантюриста Гайды. Нет сомнения, что они и сейчас с готовностью поддержат генерала Розанова. Разумеется, им не Розанов дорог, им важно разгромить растущие силы большевиков.
— Ну, это дай бог нашему теляти волка зъисты! — насмешливо заметил невысокий крепенький мужичок, пробравшийся во Владивосток из Сучанской долины, от партизан. Перед началом конференции, пока дожидались Кушнарева, он увлеченно рассказывал, как партизаны, почувствовав свою силу, дерзко прорываются к фортам Владивостокской крепости и снимают замки с орудий. Все чаще происходят стычки с разъездами белогвардейцев на дорогах вокруг города. А недавно небольшой партизанский отряд совершил налет на Сихотэ-Алиньский подъемник. Японский гарнизон открыл беспорядочную стрельбу и отошел. «Бьем, бьем мы их, товарищи, — с задором рассказывал партизан. — Японцы, оказывается, тоже умеют бегать. И еще как!»
Утомленным жестом Кушнарев потер лоб. Боевое настроение партизан представлялось сейчас чрезвычайно опасным. Шапками японцев не закидать. Уже теперь в Приморье сосредоточено около 175 тысяч японских солдат. В открытом бою партизан ждет неминуемый разгром. Следовательно, тактику большевиков диктует сама обстановка: всячески избегать вооруженного столкновения.
— Наша цель — свалить генерала Розанова. Но свалить так, чтобы японцы не нашли повода сунуться ему на помощь. Бескровный переворот! Сможем мы это сделать? Должны! Иначе…
Представитель Дальзавода не вытерпел и спросил, не считает ли докладчик Коротышку дураком. (Коротышкой подпольщики называли японского генерала Оой.) Неужели японцы будут сидеть сложа руки и наблюдать, как гибнет их марионетка?
— В этом-то и трудность, товарищи, в этом-то и сложность, — проникновенно говорил Кушнарев. — Мы обязаны внушить им, что с Колчаком покончено навеки, режима этого больше не существует. Есть ли им смысл защищать генерала Розанова? Это же мертвая фигура! А тем временем подойдет Красная Армия. Да и сами мы станем сильнее.
— Но власть-то? — с нажимом спросил представитель Дальзавода. — Власть берем или не берем?
«О чем он? — удивился Лазо. — Какой может быть об этом разговор?»
Однако Кушнарев медлил, покачивая головой. Задан самый щекотливый вопрос: о характере власти после победы восстания.
— Прошу понять меня правильно. Если мы немедленно провозглашаем Советскую власть, это тут же вызовет вмешательство японцев. А воевать с ними, я повторяю, у нас пока не хватает ни сил, ни вооружения.
— Так для кого же мы стараемся? — донесся голос из самого угла, куда не доходил малокровный свет оплывающей свечи.
— Кстати, товарищи, — спросил Кушнарев, — у нас есть еще свечки, нет? Эта кончается. Передайте сюда. А. то погаснет.
Он не торопясь зажег от умиравшего огарка свежую свечу и установил её на шайке, вдавив в твердеющий натек воска. Полюбопытствовал — не упадет ли?
«К чему он клонит?» — недоумевал Лазо. Ему казалось, что Кушнарев намеренно затягивает свой ответ на прямиком поставленный вопрос.
Снова повторив, что провозглашение Советской власти, так сказать в чистом виде, приведет к войне с японцами, Кушнарев предложил передать власть Приморской земской управе.
Дальнейшие слова докладчика потонули в гуле возмущенных голосов:
— Да там же одни эсеры!
— Позорище!
— Что же это за переворот?
Как видно, ожидавший именно такой реакции Кушнарев поднял руку.
— «Розовый» переворот, товарищи, пока всего лишь «розовый».
Ему не дали говорить.
— Таскать каштаны из огня… А для кого? Для дяди?
— Нет, это черт знает что!
Повысив голос, Кушнарев принялся доказывать, что установление Советской власти в чистом виде как раз и будет «для дяди», так как послужит поводом для вооруженного вмешательства интервентов. С какой стати играть им на руку? Большевики ни в коем случае не должны выдвигаться на первый план. Земская управа — прекрасный щит. Против нее интервенты не посмеют выступить. А большевикам на данном периоде только того и надо.
«Значит, вот почему он сказал, что надеется на мою поддержку. Но управе? Что за странная уступчивость? От близорукости? Нет, Кушнарев не таков. Но почему он не берет в расчет противоречий между „союзниками“: японцами и американцами? Как те, так и другие отнюдь не собираются поступаться своими планами. Зря они, что ли, привезли сюда столько своих войск? Вот куда надо заколачивать клин, вот чем воспользоваться…»
Не спрашивая разрешения, резко поднялся представитель гарнизона, гладко выстриженный по- солдатски, но с нашивками ефрейтора. Лазо вгляделся и припомнил: кажется, из егерского полка, расквартированного в Коммерческом училище. Возражая против передачи власти земской управе, ефрейтор с обидой напомнил о больших потерях среди большевистски настроенных солдат: аресты, провалы, столкновения. Ради чего же эти жертвы? Нет, тут что-то недодумано. Настроение в гарнизоне — только за Советы. Да и не надо нас пугать японцами и теми же американцами. Знаем их! Вы только и про наши силы не забывайте. 1-й Дальневосточный полк — шутка? А партизан сколько? А недавно в Сучане восстали сразу два батальона и убили своих офицеров! Нет, пусть лучше японцы нас боятся, а мы их — хватит, побоялись. Ефрейтор опустился на место, но тут же вскочил снова:
— Вот сидит товарищ Лазо. С какими глазами он появится перед солдатами? Да они его разорвут, если узнают, что он их за управу поведет.
— А он сейчас нам сам скажет, — вставил Кушнарев. Красноречивым взглядом он побуждал выступить Лазо, не отмалчиваться. Мнение командующего вооруженными силами значило многое. Но что же говорить? Затевать спор? Откуда у Кушнарева такая уверенность? Не такой он человек, чтобы судить и поступать необдуманно.
