как у лягушки, при этом губы с лица куда-то пропали.
— Сержио, — скомандовал Валентин. — Чтобы уложиться к сроку, давай-ка мы и твою физиономию начнём делать.
Гранаткин с некоторой опаской занял Лёшкино место.
— Лидусик! — обратился Валентин к своей помощнице, которая работала гримёром на канале «ТВ- Сибирь», где им предстояло снимать новую программу. — Здесь всё достаточно просто, но лучше иди сюда поближе. Мы чуть изменим разрез глазок, носик будет выглядеть поаккуратнее. Всё остальное как обычно. Ты в эскизах разобралась, какие там нюансы? Ну и славненько. Парички и прочее, что на другие съёмки приготовлено, придётся тебе самостоятельно делать, но я в тебя верю!
Лёшка старательно разминал своё родное лицо, которому под гримом было очень несладко: чесалось всё ужасно. Серёге повезло куда больше — у него грим был простым, а в сравнении с Лёшкиным так самым пустяковым. Но тем не менее минут через пятнадцать на него смотрело уже не Серёгино, а чьё-то незнакомое лицо.
— Настоящий мачо! — высказалась Лидусик.
— Мачо, Лидусик, это прежде всего мужчина! Мы же пока имеем дело с отроком. Что нам и требовалось, кстати сказать. Ты уж будь сладенькой, тон ему наложи самостоятельно, а мы Ляксея продолжим мучить.
Лёшка со вздохом снова сел в кресло. Следующим орудием пыток оказалась какая-то шапочка вроде парика, только без волос. Её края промазывались специальным пластилином — гуммозом, — чтобы не было видно места, где начиналась Лёшкина кожа. Шапочка изображала лысину с рожками и какими-то шишками. Лёшка понял, что поспешил назвать себя страшилищем. Вот сейчас уж точно страх и ужас, летящий на крыльях ночи!
— Красавчик! — похвалил дело своих рук столичный гримёр. — Пусть чуток схватится, и начнём тебя красить.
Лёшка заскрипел зубами.
— Правильно, Ляксей, наслаждайся. Когда ещё такое испробовать доведётся?
Макияж, а может, боевую раскраску воина из племени апачей, Валентин нанёс всего минут за двадцать.
— Всё, отдаю тебя в руки костюмеров, — радостно заявил гримёр. — Буду теперь мучить твоего дружка. Эх, жаль, по сокращённой программе, а то во мне уже начал просыпаться маньяк — мучитель детей.
Лёшка вздохнул с облегчением, но вновь поторопился.
— Рубашку снимай, — потребовала костюмерша, притащившая нечто непонятное, но никак не похожее на костюм.
«Непонятчина», в которую его облачали чуть ли не час, оказалась накладными мускулами на плечи, грудь и руки. По завершении процесса Лёшка стал похож на Терминатора-инвалида: мышцы у него с виду были накачанные, как у Шварценеггера, но с места сдвинуться без посторонней помощи он уже не мог. И под этими накладками чесалось так же назойливо, как под гримом.
— Инквизиция отдыхает, — сказал он.
— Инквизиция никогда не отдыхает, — отозвался московский гость так жизнерадостно, что Лёшка едва не застонал, почуяв подвох. — Иди сюда, дитятко, мы тебе ноготочки накладные приклеим.
Лёшка заскулил.
— Терпи, казак, атаманом будешь! — пошутила костюмерша.
— Мама, роди меня обратно, — захныкал Лёшка, чем вызвал безудержный всеобщий смех; даже Валентин остановился, чтобы просмеяться.
— Чё смешного? — обиделся Лёшка.
— Ты в зеркало посмотрись и ещё раз мамочку позови! — посоветовали ему.
В таких съёмках ни Лёшке, ни Серёге участвовать ещё не доводилось. В крошечном павильоне собралась уйма народу: операторы, осветители, рабочие-монтировщики, гримёры, костюмеры… Одних художников было четверо: художник по свету, художник-постановщик, художник-гримёр — так официально именовали Валентина, — и художник-мультипликатор, он же главный специалист по спецэффектам и компьютерной графике. Главный режиссёр, то есть Артём Николаевич, само собой, тоже присутствовал. Толпились ещё какие-то люди. При этом всё было очень организованно. Все, кому надо, были наготове с кисточками или инструментами в руках, кому не положено под ногами путаться, вели себя тише воды ниже травы.
Художник по свету замерял фотоэкспонометром свет в каждой точке павильона буквально через шаг, и даже в непосредственной близости от лиц артистов. Потом давал команды осветителям, и те на миллиметр сдвигали лучи прожекторов.
Операторы вымеряли расстояние до артистов рулетками и потом что-то вертели на своих объективах. Суеты было много, но она была совершенно не похожа на ту, которая постоянно возникала на ГТРК.
— Старик, — обратился мультипликатор к режиссёру. — Я вот что предлагаю: давай для перестраховки сделаем не три ракурса, а пять. С шагом градусов в пять-шесть? А?
— Ты это Лёшке предложи! Если не окочурится под гримом, может, и согласится.
— Если надо, я потерплю, — сказал Лёшка, хотя и догадался, что дублей будет в два раза больше.
— Умница, — похвалил его мультипликатор. — Ты, старина, понимаешь, у меня уже всё прорисовано, осталось только вас с Серёгой вставить. Надо очень точнёхонько попасть. Тютелька в тютельку. Ты уж потерпи, ладушки?
— Вот, Ляксей! — Валентин указал пальцем на мультипликатора. — Искусство в его лице требует жертв в твоём лице!
Репетировать и готовиться к съёмкам начали уже несколько дней назад.
— Редкий случай, но в этот раз начнём с самого начала, — сказал тогда Артём Николаевич. — С чего любая передача начинается?
— С заставки! — хором ответили Лёшка с Серёгой.
— Вот и мы начнём со съёмок заставки. Сюжет там простенький, да я его уже рассказывал, но повторю. Мальчишка находит кувшин, а оттуда вылезает не взрослый джинн, а джиннёнок и, ясное дело, недоучка. Это, собственно говоря, всё. Почти.
— А как называться будет? — вдруг спросил Лёшка, вспомнив, что в начале ещё и название должно быть.
— Что ж ты на любимую мозоль да со всей силушки! — воскликнул Артём Николаевич. — Это наше самое слабое место. Вариантов много, что обычно равняется нулю. Потому что это не названия, а так, мусор один. Никому ничего в голову не лезет.
— Но что-то же есть?
— Есть. «Осторожно, джинн!». «Исполнение желаний». «Джин-тоник из пластикового стаканчика». Ещё куча вариантов.
— Может, «Джинн Тол и к»? — попробовал себя в нелёгком деле придумывания названий Лёшка.
— Можно, конечно. Тогда, правда, придётся тебя звать Толиком и искать подходящее, по-восточному звучащее имя, от которого уменьшительной формой может стать Толик. А я тебе неплохое имя придумал. Алехандро, а уменьшительно Хандра.
— Это же не восточное, а испанское имя, — надулся Лёшка. — А Хандра так и вовсе не к месту.
— Да пошутил я. На самом деле я хотел оставить ваши имена. Но можно тебя и Толиком поименовать. Если до окончания съёмок заставки, то есть до четверга, ничего не придумается, то, наверное, так и сделаем. Давайте вернёмся к нашим баранам. На чём я остановился? — этот вопрос он уже привычно адресовал именно Лёшке, знал, что тот всегда правильно ответит.
— Вы сказали, что мелкий джинн вылезает из бутылки и это почти всё.
— Почти, да не всё, — согласился Артём Николаевич. — Потому что, кроме основной, должны быть
