трудно.
— Артём Николаевич, а голова у него, ну у больного этого, на самом деле кружиться будет?
— Будет. И кружиться, и вертеться. Ара такой эффект классный сделал, что всё будет выглядеть по- настоящему.
— А снимать это как будем?
— Снимать будем просто — камера голову нашего больного по кругу объедет. А дальше уже компьютер. Давайте ещё раз от начала до конца и переходим к следующему эпизоду. Какой он у нас по счёту будет?
Лёшка не переставал удивляться способности Артёма Николаевича создавать вокруг себя жизнерадостную атмосферу. Приходишь на съёмки и встречаешь невысокого мужчину с бледным, порой серого оттенка, лицом, потому что работает он едва ли не круглые сутки. И глаза усталые-усталые. Но начинают собираться люди, и режиссёр вдруг за считаные секунды заставляет себя встряхнуться, в глазах появляется блеск, на щеках — румянец, и вокруг прямо волны энергетические кругами расходятся и народ заряжают. Тут пошутит, там прикрикнет, но без злости, здесь анекдот к месту расскажет — и всем становится весело и… как-то азартно, что ли? Не получается у кого-то на съёмках сыграть или сделать, как режиссёру надо, он может в двух словах объяснить, а то и показать так, что со смеху слёзы течь начинают и грим размазывается. И красивым в такие минуты делается, девчонки почти поголовно влюбляются.
И пока работа идёт, кажется, что ты в игрушки играешь. Правда, потом-то чувствуешь, что ноги сами собой подгибаются и даже лицо устало. Удивительно, но лицо в самом деле уставало: от яркого света, от грима, от необходимости фиксировать гримасы. От ветра и холода тоже уставало, если снимали на улице.
Но всё равно было интересно, даже захватывающе. Такие слова, как реприза, скетч, гэг, сами собой становились понятными и привычными, а все вокруг так увлекались работой, что даже гримёры и простые рабочие начинали давать очень дельные советы. При этом каждый знал и понимал, когда можно со своими подсказками вылезать, а когда стоит помолчать в тряпочку.
Через неделю съёмки стали такими же привычными, как уроки в школе. Кстати, эпизоды с уроками снимали в родной гимназии. Но в воскресенье, когда никого не было. Больницу же обустроили прямо в коридорах «ТВ-Сибирь»: повесили на стены плакаты медицинского содержания, таблички с указанием специализации врачей на двери, в одном кабинете поставили стеклянный шкафчик со всякими больничными штуковинами. Ребята из массовки в коридоре изображали очередь. Начало казаться, что даже воздух запах лекарствами. Некоторые из сотрудников телеканала, кто были не в курсе событий, уверились в том, что у них проходит амбулаторное обследование, и пошли узнавать у начальства, почему их не предупредили заранее.
Всякие забавные и курьёзные происшествия случались чуть ли не каждый день. Сцены, где Лёшка и Серёга превращались в сотрудников ГИБДД, снимали на дороге, ведущей к какому-то дачному кооперативу. Зимой, да ещё в будние дни, она была совершенно безлюдна. Автомобиль — студийные «Жигули» — отъезжал за поворот, разворачивался и вновь появлялся на дороге, а Лёшка с Серёгой останавливали его, размахивая полосатой палочкой. И надо же такому случиться, что при съёмках очередного дубля из-за поворота выехали точно такие же «Жигули». Но чужие. Никто разницы не заметил, и их тормознули, как свои родные. Вот тут-то все и удивились. Ребята — тому, что за рулём вместо актёра сидит незнакомая дамочка. Та — возрасту гаишников, но больше всего — самому присутствию их в этом месте и светящим прямо в лицо прожекторам. Она так и заявила: «Что тут за чертовщина творится?» А тут Лёшка ещё фуражку снял и рожки продемонстрировал. Визгу было! Объяснять всё пришлось долго, с подробностями. Не обошлось без валерьянки.
Через пару недель в расписании появился новый пункт: озвучка заставки.
По телестудии разносилось довольное порыкивание Арона Арнольдовича. Он почему-то стал все «р» произносить раскатисто и громогласно.
— Аррртемио, подтверррди ещё ррраз, что я гений!!! — требовал он от Артёма Николаевича.
— Подтверждаю! А теперь вали в гостиницу, ты мне завтра живой и в рабочем состоянии нужен, а не в разобранном.
— Обижаешь! Арра знает, когда можно и когда нужно. Когда нельзя тоже знает. До завтррррего. Всем пррривет и ррразрррешите откланяться. Пррривет, старриканы! Зррасьтте вама и пока… ма!
Последние слова были адресованы Лёшке и Серёге и прозвучали, когда Арон Арнольдович уже прошествовал мимо них самым твёрдым шагом. Чтобы сказать им эти слова, оборачиваться он не стал. А может, просто не рискнул обернуться, чтобы не потерять направление движения и твёрдость шага.
Артём Николаевич посмотрел ему вслед:
— Одно из лучших его изобретений — автопилот. Пошли смотреть шедевр.
Они прошли в монтажную. Лёшка первым делом обратил внимание на присутствующих. Их было трое, все примерно одного возраста, может, лет под тридцать, все в джинсах и свитерах.
— Знакомьтесь, — сказал Артём Николаевич. — Лёша, Сергей. Марат — наш композитор. Илюха — звукорежиссёр. Миша — монтажёр.
Ребята давно привыкли, что к большинству взрослых людей, с которыми они работают, можно обращаться по имени, но на «вы».
Они пожали руки новым знакомым и расселись в креслах.
— Миш, включай.
На центральном мониторе сначала появилось изображение настроечной таблицы, и лишь через несколько секунд возникла Серёгина физиономия крупным планом. В самом обычном виде и ничуть не мультяшная, как они ожидали. Но план тут же стал более общим, было видно, что Серёга шагает по лесной тропинке. И одновременно с этим реалистичный фильм стал превращаться в мультик. Сначала едва заметно. Потом всё больше и больше. И вот уже полностью мультяшный Серёга шагал по тропке к нарисованной реке, на ходу теряя обувь, рубашку, брюки. Короче, на берег он вышел в одних плавках. Плавки были ярко-зелёными в красный цветочек. Серёга нырнул, чуть поплавал под водой среди водорослей и нашёл кувшин, с которым и вылез на берег.
Когда герой Серёги справился с пробкой, из горлышка вместо ожидаемых клубов дыма показался крохотный мыльный пузырь. План укрупнился, и внутри пузыря появился крохотный джинн. На Лёшку даже отдалённо непохожий, хоть в гриме, хоть без грима. Джинн поднатужился, чтобы выбраться через узкое горлышко, и начал расти вместе с пузырём. Наконец он стал одного роста с Серёгой, а пузырь красиво лопнул. Тут появились рамочки, как в комиксах, в которых пишут реплики героев. Буквы норовили из рамочек выскочить и занять весь экран. Текст почему-то был написан по-английски.
«Who are you?»
«I'm a jinn. My name is Tolik».
— Кто ты? — перевёл Артём Николаевич голосом гнусавого переводчика. — Я джинн. Меня зовут Толик.
Все засмеялись.
— Значит, так и озвучим, — сказал режиссёр.
Мультик начал изменяться в обратную сторону, пока изображение не стало почти самым что ни на есть обычным, живым. Но не до конца. Заканчивалось всё тем, что герои переносились к Серёге домой, а джинн трансформировался в нормального человека, только рожки остались.
— Сколько? — не совсем понятно спросил режиссёр.
— Тридцать одна секунда. Точнее, тридцать секунд и восемнадцать кадров.
Лёшка бросил взгляд на Серёгу в надежде, что тот ему объяснит эту китайскую грамоту.
— В секунде двадцать четыре кадра. Вот изображение и измеряют в секундах и кадрах, — потихоньку пояснил Серёга.
— Так. Ну мы эти восемнадцать кадров и вырежем. Уберём самый первый план.
— Ара обидится.
— Не обидится. Палец даю, что он его вставил, чтобы больший эффект на нас произвести. Да мы сейчас проверим. Если там ровно восемнадцать кадров, то я прав и с вас мороженое.
