Европу, особенно Восточную. В ноябре 1941 года Гитлер цинично заявил, что для Германии «восточное пространство является тем же самым, чем является Индия для Англии».
Изучая один очень важный документ, определяющий характер экономической деятельности фашистов на оккупированных территориях, я воочию убедился в том, что гитлеровский колониализм мало чем отличается от любого другого колониализма. Из этого документа следовало, что нацисты преследуют цель не только разгромить и расчленить СССР, ликвидировать социалистический строй и его экономические и идеологические основы, но и использовать нашу страну в качестве колониального придатка гитлеровской метрополии. Именно такую задачу ставил Гитлер на совещании в своей ставке 16 июля 1941 года, говоря о Стране Советов как о якобы побежденном уже государстве: «В основном дело сводится к тому, чтобы освоить огромный пирог, с тем чтобы мы, во-первых, овладели им, во-вторых, управляли и, в-третьих, эксплуатировали…» (Преступные цели — преступные средства. Документы об оккупационной политике фашистской Германии на территории СССР (1941–1944 гг.). М., 1968, с. 53.).
Перед самым отъездом на Нюрнбергский процесс меня вызвал в Кремль председатель Чрезвычайной государственной комиссии Николай Михайлович Шверник.
Кремль — это святое место для всех советских людей, а для москвича тем более. Вступаешь на его мостовые с каким-то трепетным чувством преклонения перед святостью и красотой седой старины. Я всякий раз, входя на территорию Кремля, не могу не снять шапку и не поклониться величию его зодчих и строителей.
Красно-кирпичная зубчатая кремлевская стена, а за ней белокаменные строения, то как бы мягко стелющиеся по земле, то гордо рвущиеся ввысь, и золоченые купола, напоминающие ослепительно яркое полуденное солнце. На это великолепие можно смотреть часами, но я вызван сюда не на экскурсию, а по важным государственным делам, поэтому надо спешить.
Вхожу в рабочий кабинет товарища Шверника. Николай Михайлович, встав, приветствует меня и приглашает сесть.
Сколько бы раз я ни встречался с Николаем Михайловичем Шверником, меня всегда поражали его глаза. Они были необыкновенно голубого цвета, бездонны, как небо, большие, открытые, смотрящие на тебя с удивительным доброжелательством и прозорливостью. Член партии с 1905 года, на протяжении 45 лет являвшийся членом ее ЦК, он был очень добрый, мудрый человек, пользовался большим уважением и любовью тех, кто работал с ним, всех советских людей. Партия доверяла ему ответственные посты. 18 лет он возглавлял советские профсоюзы. В 1944–1946 годах был председателем Президиума Верховного Совета РСФСР, а затем Председателем Президиума Верховного Совета СССР, заменив на этом посту М. И. Калинина. Почти 15 лет, до конца своей жизни, он руководил Комитетом партийного контроля при ЦК КПСС.
Объяснив причину вызова, Николай Михайлович передал мне в руки документ и сказал, что это «Зеленая папка» Геринга, документ особой государственной важности, который нужно представить в Нюрнберге Международному военному трибуналу.
— Вы за него отвечаете головой, — предупредил в заключение Николай Михайлович.
И вот в моих руках «Зеленая папка».
Я пока знаю о ее содержании лишь в общих чертах. Она была захвачена советскими десантниками, выбившими внезапным ударом с моря врага из Феодосии. Это произошло в декабре 1941 года. Уже в 1942 году о грабительских целях фашистов, изложенных в этом документе, сообщалось в специальной ноте народного комиссариата иностранных дел СССР. Но полностью текст папки тогда не был воспроизведен в печати.
Смотрю на ее обложку — зеленая. Почему зеленая? И память мгновенно переносит к давно прочитанным строкам о русских декабристах. У тайного общества декабристов «Союза благоденствия» (1818–1821) была «Зеленая книга», в которой излагались цели и задачи борьбы этого общества с самодержавием. Зеленый цвет — цвет надежды. И они, эти высокогуманные и образованные люди XIX века, страстно надеялись осуществить цели своей борьбы за человеколюбие, всеобщее образование, справедливое правосудие, улучшение хлебопашества и промышленности России.
А что же содержала «Зеленая папка» Геринга? Коротко, обобщенно это документ, поощряющий человеконенавистничество, разбой, грабежи, полное порабощение и разорение моей Родины. Эти сокровенные мечты и надежды нацистов Геринг изложил в папке зеленого цвета. Но надежды его, к счастью людей мира, не сбылись.
Понятно, с каким чувством ответственности вез я ее в Нюрнберг.
Летел туда самолетом через Берлин. Московский аэродром нас «выпустил», Берлин «принял», все хорошо, а дальше синоптики сообщили о нелетной погоде. Сутки ждали. Погода не улучшалась. Надо лететь во что бы то ни стало. Трибунал в Нюрнберге уже начал работу. После долгих выяснений дали разрешение на вылет. Полет проходил в очень сложных метеорологических условиях: по трассе кораблю был дан очень узкий «коридор», за бортом сплошное «молоко», никакой видимости, летим «вслепую». Я наблюдаю за командиром корабля Циновым. Он в поту, капли выступили на лбу, переносице. Летчик напряжен до предела. Но и его и мое желание слились воедино — только вперед, только вперед.
Летное мастерство Цинового сделало свое дело. Мы, правда, несколько отклонившись от заданного курса, приземлились на аэродроме в Фюрсте. Циновой мгновенно сориентировался, самолет молниеносно снова взмыл в небо, и через несколько минут мы были на нюрнбергском аэродроме.
Там нас встретили товарищи, уже участвующие в работе трибунала, и без лишних слов и приветствий усадили в машину: время слишком дорого, заседания трибунала продолжались с нарастающей остротой, и документов, доставленных мною из Москвы, ждали с нетерпением.
Машина быстро набирала скорость, и водитель-солдат искоса поглядывал на меня, однако не выдавал своего любопытства к прилетевшему штатскому человеку, которого сопровождали старшие советские офицеры. Сам того не замечая, я время от времени просовывал правую руку под лацкан темно- синего пиджака, ощупывал на внутреннем кармане застегнутую пуговицу. Наш шофер, очевидно, подумал, что мне после дальнего перелета стало плохо и поэтому я то и дело прижимаю руку к сердцу. Откуда же ему было знать, этому простому русскому парню, что у меня в кармане хранится документ чрезвычайной государственной важности. Для него мне не дали ни специальной папки с секретными замками, ни дипломатической сумки — вализы, ручку которой в свое время приковывали к цепочке на запястье. Мне Николай Михайлович Шверник просто передал документ из рук в руки и сказал, что его нужно любой ценой доставить в Нюрнберг.
Мое тревожное состояние можно понять — ведь я вез в Нюрнберг единственный экземпляр «Зеленой папки», находившейся в распоряжении Советского правительства. До передачи ее трибуналу в Нюрнберге я не решился спрятать папку в специально отведенный сейф, спал с ней в гостинице, ходил на обед в столовую, давал по листкам переводчикам, собирал копии после размножения, пока наконец она не была представлена Международному трибуналу.
В речи главного обвинителя от СССР Р. А. Руденко было отмечено, что «Зеленая папка» Геринга представляла собой заранее разработанную фашистскими заговорщиками широкую программу организованного ограбления Советского Союза.
В ней детализировались цели плана под кодовым названием «Ольденбург», являвшегося экономическим разделом плана «Барбаросса». Официальное название доверенного мне документа — «Директивы по руководству экономикой во вновь оккупированных восточных областях». Предназначались они военным властям, а затем были объявлены обязательными и для органов гражданского управления оккупированными территориями.
Это была первая в истории войн методичная программа варварского грабежа целой страны. Я до сих пор вспоминаю титульный лист «Зеленой папки», там обозначена дата— «июнь 1941 года», то есть она была создана еще до нападения фашистской Германии на Советский Союз. Она у меня и сейчас на письменном столе, в русском переводе, сделанном во время процесса, после того как я доставил ее специальным самолетом из Москвы в Нюрнберг.
С тех пор прошло немало времени. У меня выросла дочь Светлана, и внуку Андрюшке уже 21 год. Частенько во время моей работы над материалами книги он с юношеской любознательностью интересовался ими и недоумевал, как может человек совершать такие злодеяния. А прочтя отдельные положения из «Зеленой папки», прямо спросил меня:
— Неужели это делали люди, неужели такое могло быть?
